СОДЕРЖАНИЕ

Составил пустынножитель Кавказских гор схимонах ИЛАРИОН

На горах Кавказа

ГЛАВА 44 НАШЕ ПОСЛЕДНЕЕ ПОСЕЩЕНИЕ СТАРЦА И ЕГО БЛАЖЕННАЯ КОНЧИНА

Когда мы спокойно провождали свое - житие на месте своем в горных хребтах, вблизи главнаго перевала Кавказских гор, на высочайшей скале, дошло до нас известие, что старец на смертном одре и уже готовиться ко исходу от сея жизни. Не желая лишиться его благословения, а главное последних назидательных бесед, я, нисколько не медля, взял свой старческий посох и спешно пошёл к нему со своим послушником своею обычною дорогою - вершинами горных хребтов.

Пришедши к обители преподобнаго Отца, мы толкнули в дверь и сотворили молитву, как принято в монашестве по заповеди Божественных Отец. Едва слышимым голосом старец ответил: "аминь" и приказал войти. Поклонившись святым иконам и сделавши приветствие старцу, сели.

Старец лежал на одре - в крайнем изнеможении телесных сил. Вид его был, как вид Ангела Божия,- светлый лицем и радостный взором, он был как Небесный - чуден, восторжен и как бы ликующий духом; в белой одежде и сам весь белый от глубокой старости.

Но хотя изможденный постом, трудами и подвижничеством, ещё же и одержащею его тяжкою болезнию, он показывал следы крайняго изнеможения и телесной слабости, но это как будто бы им и не примечалось, ради преизобильнаго в духе его Божественнаго присещения - наитием Господней благодати. Сквозь тленную и разрушающуюся храмину его тела - эту нашу смертную скинию, в которой, на малое время, определено обитать Богоподобному и безсмертному духу, просиявало, как бы невольно, всё благолепие души его, украшенной непрестанною молитвою, смирением, благочинием помыслов и благоустройством душевных чувств. Самое дыхание его, происходя от утружденнаго сердца, исполненнаго благодати, приводило нас в духовное состояние; но взор его уже не принадлежал веку сему; в нём светилась надежда спасения, любовь к Богу и ближним. И был он, как путник, благополучно достигший конца своего тяжёлаго и долгаго пути, и благонадежно шёл наследовать страну упокоения, которую имел целию стремления во всю свою жизнь.

Было видно и нам, что вечер жизни его прекрасно и благолепно озарялся тихими лучами заходящаго Солнца, и как будто бы какая-то невидимая пелена, аки святая сила, сходящая с высоты, покрывала его волнами духовной радости, и мир Божий, превосходяй, по Апостолу, всяк ум, проницал всё его существо, так что отсель, как виделось нам - несомненный удел его был вечный покой в Боге.

Мы были объяты священным чувством и страхом и не смели нарушить таинственнаго молчания, в котором слышалось присутствие святых и духовных сил.

Приподнявшись, старец сел и начал говорит:

- Добре, братие, сотворили, что пришли ко мне на последних минутах моей жизни. Уже отхожу, по определению Божию, в путь всея Земли, куда идут всё земнородные и откуда никто не возвращается назад. Скорбны и многогрешны были дни жизни моей.

Мы сказали:

- Хочется нам услышать от вас опыт своей многолетней жизни: что хорошаго и полезнаго встречали в ней, и какими ближайшими и более верными путями можно и нам приблизиться к Богу?

Не много помолчавши, начал беседовать старец тихо, благоговейно и со страхом Божиим:

- Неизбежная нам настоит нужда,- говорил он,- так же часто и непрерывно благодарить Создателя своего и Спасителя, Господа Иисуса Христа, как непрерывно идёт наше дыхание. И видение сей спасительной нужды бывает у нас тогда только, когда мы хотя сколько-нибудь обращаем своё внимание действительно на неусыпный промысл Его, бдительно пекущийся о нашем вечном спасении и о всех нуждах, неизбежных в нашей земной жизни. Любовь Его к нам и ко всем тварям есть воистину безконечная, безпредельная и неизобразимая. Но слово сие как-то не вмещается в нашем понятии. И это отчасти потому, что и действительно нет возможности объять умом своим сего безконечаго дела, а тем более вместить оное в сердце.

Если сердца всех родителей, начиная от Адама и до сего времени, соединить воедино в чувстве любви к своим чадам, то и это великое совокупление будет не более, как единая капля противу всех океанов земных и отнюдь не выражает к нам Божией любви.

Но не будет предосудительным, если мы о сем младенческий свой лепет излием в возможной для нас речи. "Кто возглаголет силы Господни,- говорит пророк,- слышаны сотворит вся хвалы Его" (Пс.77:4).

"Блажен, ему же Бог Иаковль помощник его, упование его на Господа Бога своего, сотворшаго Небо и Землю, море и вся, яже в них" (Пс. 145:5).

"Видехом, Господи, видехом милости Твоя древния, и есмы умиленны, и не смеем возвести на Небо очей своих, понеже прогневахом великую к нам благость Твою, и ныне преклоняем колена сердца, прося Твоея Благости; согрешили мы, Господи, согрешили, и беззакония наши пред нами суть выну; но просим моляся, не попусти нам погибнут во грехах наших. Простри вседержавную Твою руку и исхити нас от стужения демонскаго и насилия греховнаго, и даруй нам чистым умом и просвещенным сердцем приносити Тебе - истинному Богу нашему - плод устен, исповедающихся имени Твоему - непрестанную службу во храме внутренняго человека, делом упражнения молитвы - всесвятым и всемогущим именем Твоим: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас",- как заповедуют Божественнии отцы.

Молитва сия, по учению их, есть огнепламенный меч на демонов и всю их сопротивную силу. Где она пребывает в должном виде и благолепии, в смиренных чувствах и покаянном настроении души, там отнюдь не может быть пребывания тёмной демонской силы, но бежит, прогонимая светом Христова имени, не терпя присносущнаго сияния и огнепалящаго духовнаго пламени.

Блажен человек, ему же аще благоизволит Господь открыть спасительную силу Своего велелепнаго имени и сокрытое в нём безпредельное богатство духовныя жизни и вечный живот. Но мало этого видим в нынешнем веце, уклонившемся в вещественное житие. А если где и проявляются малыя искры сего Небеснаго дела, то по его редкости и необычности не имеют люди доверия к сему, а смотрят сомнительно, мня тут быти некоей прелести.

Того ради это Божественное дело, возвышающее нас до Ангельской чести, ныне весьма есть уничиженно и презренно, вопреки согласному о сем предмете учению святых и Богоносных отец.

---------------

Изглаголавши сию возвышенную беседу, старец в крайнем изнеможении упал на своей постели и уже более не мог говорит ничего. Мы же стали заботится о телесных нуждах как его, так и своих.

И жили мы у старца две недели, усердно служа ему, упокоевая его и всячески стараясь о том, чтобы было ему хорошо. Когда старец сколько-нибудь возникал от немощи, мы тотчас просили его говорить нам на пользу души, и будучи исполнен искреннею любовию, старец никогда нам в этом не отказывал.

Не имея возможности передать в подробности всего слышаннаго нами от старца, мы ограничимся тем, что главное и существенное из его бесед припомним и представим здесь на пользу ищущим ея - хотя в отрывочном виде.

----------------

Путь внутренней, духовной жизни, в котором можно обрести Бога, состоит в ея правильном движении в двух направлениях: во-первых - к себе, а во-вторых - от себя к Богу.

Движение к себе состоит в том, чтобы человек познал своё падшее греховное состояние и растление всех своих сил, их совершенную неспособность к добру и всегдашнюю наклонность ко злу, своё крайнее безсилие в деле спасения, и увидел всю неизбежность и решительную нужду в Божией помощи.

Это познание выше и ценнее всякаго другого познания, потому что оно отверзает в нас дверь к принятию высшей помощи. Не будь этого познания, не придёт и высшая помощь, а без нея не может состоятся и наше спасение.

Ведь и Спаситель не приходил на Землю до тех пор, пока в человечестве не ощутилась нужда в высшей помощи.

Другое движение в духовной жизни нужно иметь от себя к Богу. И оно состоит в том, чтоб из глубины сознания своей греховности, падшаго состояния и совершенной неспособности к добру стремиться своим умом и сердцем к соединению с Богом, Источником силы и добра. Сие действуется чрез непрестанную молитву, которая, как златая некая вервь, соединяет нас с Ним. Отсюда мы почерпаем благодатную силу на исполнение воли Божией и к деланию всякаго добра - во спасение своих душ. Как и Сам Господь сказал: без Мене не можете творити ничесоже (Ин.15:5).

Истинное достоинство человека состоит именно в смирении, когда он и при великих делах своих имеет о себе низкое мнение, всех почитая лучшими себя и, по Апостолу, честию большим творя всякаго. И ничего нет хуже гордости, которая есть крайнее убожество души и всеконечное и решительное себя незнание и удаление от Бога.

Пребывающие в молитве безмолвия и служении слова носят на себе сан Апостолов верховных. Они должны быть отличны, как драгоценные камни пред грудою простых камней. Кто не внимает хранению своего сердца и не блюдет своего ума, тот не может быть чист сердцем и не способен видеть Господа. Не возможно стяжать никакой добродетели, как только хранением ума.

Так вожделенно это делание ума, то есть занятие молитвою Иисусовою, что святой Апостол Павел предпочитал пребывание в нём ума своего всем прочим помышлениям: "не судих, что ведети в вас, точию Иисуса Христа".

Молитва есть великое делание, служит необходимым средством к преуспеянию духовной жизни. Она состоит в непрестанном призывании имени: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Произнося непрестанно словесно, умом и сердцем Святые Отцы, всё названия оной собравши из Священнаго Писания, назвали полное оной произношение столпом молитвы. Для них было довольно и одного речения: Иисус или Иисусе Христе, исполнялись неизреченною радостию. Иначе нельзя пребыть в общении с Богом - условием христианской жизни как только молитвою. Она есть существенное свойство души нашей, сотворенной Богом и стремящейся к соединению с Ним. Она столько же необходима человеку в его жизни духовной, как его дыхание для жизни телесной. Молитва есть отложение попечений. Якоже бо меч обоюду изощрен, аможе аще обращаем бывает сечет остротою своею вся приличившаяся: тако и молитва; без молитвы нет жизни в человеке.

Вообще же всякому приступающему к занятию Иисусовою молитвою нужно знать, что ее необходимо возносить к Господу Богу всенепременно из глубины скорбных чувств и многоболезненнаго о грехах своих сердца, в полном сознании своей всецелой растленности души и тела, всеконечном повреждении всей своей природы, а отсюда естественно должно возникнуть живое чувство нужды в Божией помощи, по случаю ощущения своего безсилия и немощи на всякое благое дело, а тем паче на молитву, которая считается между добродетелями самою высшею, как их матерь и глава. Нужно молиться с полною надеждою на милосердие Божие, что не оставит Господь рабов своих, вопиющих к Нему день и ночь, как и Сам Он благоизволил высказать сие в притче о неправедном судии.

Скорбное о грехах своих сердечное чувство настолько необходимо в деле молитвеннаго упражнения, что должно, по всей справедливости, составлять почви, на которой может произрасти молитва и вместе должно служит ея жизненною стихиею.

Не имея сего скорбнаго чувства при молитве, мы очень удобно преклонны к самомнению и гордому о себе понятию, а когда оное в нас есть, то оно тянет нас, как груз, на низ, в глубину смирения, и тогда молитва удобно и легко пребывает в сердце, держимая его чувством.

О сем скорбном чувстве прежде всего свидетельствует Божественный Давид: жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50). Объясняя сие, Епископ Игнатий говорит, что от нашего падшаго естества человеческаго приемлется Богом только одна жертва - именно: сокрушенное и смиренное сердце и глубокий плач о своих грехах, что и показали преподобные и Божественнии отцы, благочестия подвижници, плакавшии во всю свою жизнь, не смотря на то, что были угодники Божий и жили свято, праведно и преподобно.

Святой Исаак Сирский объясняет, что тот как бы великую святыню носит в сердце своём, кто имеет печаль ума о грехах своих и болезненное о них чувство сердца своего, скорбит, плачет и сокрушается, что плохо житие его и не может он послужить Господу Богу праведно, преподобно и истинно; но постоянно побуждается грехом, и что прилежит ему помышление злое от юности его.

Святой Лествичник учит, что хотя бы мы и великие проходили подвиги, но если не имеем печальнаго и сокрушеннаго о своей жизни сердца, то все они суетны и безполезны. Бесы,- говорит он,- боятся нашего сетования о грехах, как тати псов. А святой Симеон, Новый Богослов, говорит о сем ещё сильнее: "прежде плача и слез никто да не прельщает нас тщетными словами, ни же мыслями да не прельщает себя! Нет в нас покаяния, нет истиннаго раскаяния, нет страха Божия в сердцах наших – мы не зазрели себя: душа наша не пришла в соощущение будущаго суда и вечных мук. Если б мы зазрели себя, если б это стяжали и этого достигли, то немедленно произвели бы и слезы. Без них никогда не возможет ни жестокосердие наше умягчиться, ни душа наша стяжать духовное смирение; мы не можем быть смиренными. Не сделавшийся таким, не может соединится со Святым Духом, не соединившися Ему, не может придти в видение и разум Божий и не достоин таинственно научиться добродетели смирения".

Невозможно найти в Божественном писании, чтоб кто когда из человеков, без слез и всегдашняго умиления, очистился или соделался святым, или приял Святаго Духа, узрел Бога, или ощутил Его вселившимся внутри себя, или приял Его жителем в сердце свое. Ничего этого не могло совершиться, когда не предшествовало покаяние и умиление, когда слезы, изливаясь, как из источника, и постоянно наводняя очи, не вымыли душевной храмины и самой души, орошая и прохлаждая душу, объемлемую и воспаляемую неприступным огнём.

Говорящие, что невозможно проливать слезы и плакать каждую ночь, каждый день, свидетельствуют о себе, что они чужды всякой добродетели. Если наши святые Отцы произнесли такое определение: хотящий отсечь страсти, плачем отсекает их, и хотящий стяжать добродетели, плачем стяжавает их, то из сего явствует, что не плачущий ежедневно ни страстей не отсекает, ни добродетелей не совершает, хотя и думает - обманываемый самомнением - совершать их.

Если на Земле и есть жизнь, соответствующая своему назначению, утоляющая ея ничем временным неутолимую жажду и удовлетворяющая все ея возвышенныя и благородныя стремления, то это есть внутренняя жизнь, первое благо коей - неотходная молитвенная теплота сердца и умерение помыслов. Всё становится светло от непрестанной молитвы и Господа созерцаемаго, Который есть свет. А где свет - там, очевидно, тьмы быть не может, и диаволу тут места уже нет. Не имея же возможности сам кознодействовать тому человеку, он ненавистию вооружает на него людей, конечно, ходящих по духу века сего, лукаваго и развращеннаго.

Хранение ума, чистота сердца, чтоб ум не утопал в разных помыслах и не обуревался волнами разсеянности, но был сам в себе углублен в делание и производство Иисусовой молитвы - есть далеко лучше всех наших телесных добродетелей. И это потому, что присецаем греховныя движения в самом зародыше.

Святой Златоуст говорит, что одного умнаго Боговидения достаточно к тому, чтоб истребить лукавую силу.

И ещё говорит один некто из Богоносных отец: "нет страшнее для отступнической силы между всеми духовными делами, как видение в Боге; разумеется сердечное дело Иисусовой молитвы, которая, имея в себе присутствие Божества, поражает страхом и трепетом сопротивную силу. Яко тает воск от лица огня, тако исчезает богоборное сонмище лукавых духов от страшнаго имени Иисус Христова, которое есть и называется огнепламенный меч на сатану, а для нас Божия сила и Божия премудрость.

Вопросили мы старца, глаголя: "коего ради греха неприятна бывает молитва человеческая?" И отвеща старец: "помнения ради зла [памятозлобия], якоже рече Господь: "Аще убо принесеши дар твой ко алтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя, остави ту дар твой пред алтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой Богови". (Мф. 5:23-24)

Аще ли злопомнение имаши на кого, тогда разумей, яко молитва твоя неприятна есть пред Богом, но паче прогневляет Его.

Вопросихом старца: "который есть тягчайший всех грехов?" И отвеща: "Якоже глагола святый Апостол Павел: яко более всех добродетелей любовь. (Кор. 13:13). Сице разумей, яко и более есть всех зол ненависть ко брату и немилосердие".

И паки вопрошен бысть: "кая заповедь прощает человека от всех грехов?"

И отвеща: "Господь глагола: "не осуждайте да не осуждени будете; отпущайте, и отпустится вам" (Лк.6:37). Разумей се: еже не оклеветати брата своего, ни же осуждати, прощает всякий грех. "Отпустите,- рече Господь,- и отпущу вам, и в ню же меру мерите, возмерится вам"".

Вопросиша же его: "Аще кто сотворит грехи великие и, умилився, начнёт каятися, и тако в третий день умрет, како о нем разумети?"

И отвеща: "Аще истинно возжелает и начнёт каятися, и обратит душу свою от злыя мысли и положит ко Богу завет свой, яко к тому не согрешити, и не творити первые грехи своя, яже содея: то аще и на утрие умрет, приемлет Бог его покаяние, якоже и разбойника приять. Еже убо начати каятися, в воле человеческой есть, а еже жити или умрети, в воли Божией есть. Мнози убо начаша каятися, и восхити я Бог, устрояй о них лучше: зане аще многа лета пожили бы, паки во грехи впали бы и погибли".

Вопрошен убо бысть и ещё той же великий старец: "Аще кто во гресех состареется и не может поститися и бдети, ни труды творити или жестоко житие проходити, ни имения имать, еже бы за грехи раздати, ни жития мира сего может отрещися: како убо может таковый спастися"?

И отвеща: "Имже образом спасеся мытарь; якоже и Пророк глагола: смирихся, и спасе мя Господь (Пс. 114:5). Якоже убо безкровная жертва и милостыня в прощение грехов приносится Богу, такой дух сокрушен, и сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50:19). И паки близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренные духом спасет (Пс.33:19). И якоже ублажаются милостивии и чистии сердцем, такожде ублажаются и смиреннии духом: яко тех есть Царствие Небесное (Мф.5:3-8). Сим путём может спастися убогий, и больный, и престарелый, грубый и невежда".

Но уже Ангел смерти приближался к старцу, и заходящее Солнце его жизни земной в последний раз озарило своими лучами сущия в нём добродетели, приобретенныя им с великим трудом в продолжении своей жизни. И мы ещё раз увидели всю их Небесную красоту.

Это во-первых его вера Богу и во всё Божественное Откровение, которая, водворяясь в его сердце, святейшим бытием своим, являла нам своё в нём присутствие, несомненным и твердым его упованием на безконечное милосердие Божие, в котором он так был убеждён, что ничто не могло поколебать его ни на одно мгновение, хотя бы все Ангелы и человеки, совокупившись вместе, принуждали его к сему.

Потом его искренняя любовь к Богу и ближним, которая, составляя союз духовнаго совершенства и совмещая в себе исполнение всего Христианскаго закона, занимала в нём, как и должно было, по ея первенствующей важности в деле нашего вечнаго спасения, выдающееся положение, более видное, чем другия добродетели. Затем сердечная чистота, или целомудрие души и тела, свидетельствуемыя благочинием помыслов и неподвижным ума своего пребыванием в Боге, приобретённыя трезвением или блюдением ума своего, борьбою с помыслами, а главное непрестанною ко Господу Иисусу Христу внутреннею молитвою.

Смирение, которое он стяжал постоянным самоукорением, вменением себя ни во что, когда всякаго человека почитал лучшим себя, а себя имел худшим даже животнаго, которое, по крайней мере, живёт по законам своего естества, "а я,- говорит,- в юности жил так, как не живёт ни одно существо не только разумное, но и неразумное".

И весь прочий Боголепный и священный лик добродетелей, на подобие светоноснаго облака, покрывал угасавшую в нём жизнь, печатлея внешним отображением на теле внутреннее благолепие души его: светлостию, радостию и сердечным ко Господу Богу восхищением. Наступали последния минуты и Старец попросил нашего удаления. С не охотою и сожалением мы должны были исполнить его последнее желание. Утром, с великим страхом пришедши в келлию Старца, увидели бездыханный труп его благолепно на одре лежавший. Небесная радость сияла на лице его.

В комнате царствовало глубокое безмолвие дивное, величественное, превысшее всякаго слова! Хотя телесному взору ничего, кроме лежавшаго трупа не виделось, но для внутренняго открылось необъятное зрелище. Только что совершившееся смертное таинство, ещё тут налицо всем своим бытием и содержанием бывшее, приводило нас не только к живейшему ощущению загробнаго мира, куда отошла душа старца; но даже как будто бы и сами мы были там всем своим духовным существом; как будто бы исчезла пред нами вещественная преграда, отделяющая видимый мир от невидимаго. Слышалось нашему внутреннему чувству присутствие в комнате Небесных сил и близкое с ними общение, заслонивши собою всё земное, видимое и временное, поставляло нас в состояние духовной восторженности и дивнаго созерцания. И сие наше состояние было одним из наилучших и возвышеннейших, в подобном которому едва ли когда-либо приходилось нам быть во всю свою жизнь.

Здесь мы явственно познавали тайну своего земного бытия; виделось нам здесь все величие души человеческой, когда она исполнила, по силам своим, своё земное назначение: сохранила веру в Бога и жила во благочестии, храня Его закон святый. Ради этого теперь открыт ей безтрудный путь в безпредельность Небес: радостно мысль ея устремляется горе, надежда вечно блаженной жизни объемлет всё ея существо, и радости этой уже никто от нея не возмет никогда.

Если же, напротив, земное пристрастие возобладало в душе над ея высшими стремлениями и силами, то увы! Теперь заключен для нея путь в превожделенный мир - безнадёжность омрачает ея будущее.

Ничего не может быть для нас настолько полезнаго и душеспасительнаго, как находится вблизи умершаго; здесь мы лицем к лицу соприкасаемся с загробным миром; видим - как ближе нельзя - всю суету земного бытия, когда оно проводится без мысли о Боге и будущей жизни. Во всём грозном величии, именно здесь является сознанию нашему страшная, неотвратимая вечность, в которую неудержимо, как течение реки в море, спешит наша земная жизнь. Страх и боязнь западают в нашу душу, и мы приемлем непременное намерение исправить свою греховную жизнь.

Потому-то и все святые Отцы память смертную признавали самым могущественным средством к тому, чтоб отвратить человека от суетнаго жития и обратить на путь добра.

Как хлеб всего нужнее человеку для жизни его,- говорит святой Иоанн Лествичник,- так и помышление о смерти нужнее всяких других деланий.

Так же говорит и святой Исаак Сирин, что помысл о смерти, конечно, ради чрезвычайной для нас пользы от него, столько ненавистен сатане, что он, если бы мог, то отдал бы человеку весь мир с его сокровищами и благами, только бы истребить в нём сие спасительное для него памятование, потому что этим помышлением,- объясняет святой отец,- начинается в нас всякое доброе движение. Расторгаются узы земных привязанностей; мы начинаем смотреть на себя, как на странников и пришельцев в сем мире, и взор ума нашего устремляется в будущий век. Вследствии этого возникает в нас забота о своей вечной участи за гробом, и мы помышляем о том, как бы оставивши греховное житие украсится многоразличными добродетелями, чтоб неосужденным предстать по смерти страшному Престолу Господа славы.

Как бездна,- говорит Лествичник,- обыкновенно представляется всеми местом бездонным, так и смертная память безпредельна в своём содержании. Она наполняет нашу душу мыслями и ощущениями будущаго века; грозная безконечность котораго - приражаясь нашему духу - властно отторгает его от временнаго века, показуя всю его суету, ничтожество и его преходящее бытие

И так, получивши ни с чем несравнимую пользу, возвратились мы, с Божиим миром, в своё убогое жилище, благоговейно предавши честному погребению многотрудное тело своего духовнаго старца.

Конец первой части.

 

СОДЕРЖАНИЕ
http://www.hesychasm.ru/index.htm
 

 



Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru