СОДЕРЖАНИЕ

Еп. Иларион (Алфеев)

СВЯЩЕННАЯ ТАЙНА ЦЕРКВИ
Введение в историю и проблематику имяславских споров

 

Глава VI . "АФОНСКАЯ СМУТА"

Начало споров на Афоне
Начало полемики в российской прессе
Продолжение споров. "Афонский бунт"
"Блокада" имяславцев

Примечания к 6 главе

В настоящей главе будет рассмотрен начальный период имяславских споров: от появления в 1908 году первых критических отзывов на книгу "На горах Кавказа" до так называемого "афонского бунта" в Андреевском скиту в январе 1913 года и последовавшей за ним "блокады" скита весной 1913 года. События, о которых пойдет речь, затронули прежде всего три афонские русские монашеские обители: Фиваидский скит Свято-Пантелеимонова монастыря, Андреевский скит Ватопедского монастыря и Свято-Пантелеимонов монастырь 1.

Переходя к изложению событий, мы должны сделать замечание, касающееся источников, используемых как в настоящей, так и в последующих главах нашей книги. Одна из трудностей, с которой неизбежно сталкивается всякий исследователь имяславских споров, заключается в том, что в его распоряжении оказывается два типа источников - имяславские и анти-имяславские (иногда даже с одинаковым названием2), причем одни и те же события излагаются в них с прямо противоположных и заведомо предвзятых точек зрения3. Перед исследователем постоянно встает вопрос: кому верить? Нам представляется, что, учитывая состояние источников, вряд ли возможно сейчас написать вполне объективную историю имяславских споров; субъективность в оценках, по-видимому, неизбежна. Мы, однако, будем стараться отсылать читателя к самим источникам, дабы он знал, на чем мы основываемся, и при желании мог проверить или опровергнуть наши выводы.

Начало споров на Афоне

Первое издание книги схимонаха Илариона "На горах Кавказа" было получено на Афоне в 1907 году и сразу же вызвало живой интерес афонских иноков, в частности, в Фиваидском скиту. Насельники этого скита разделялись на две группы: общежительных иноков и отшельников. Первые жили в самом скиту, несли трудовое послушание и ежедневно выстаивали многочасовые службы; вторые обитали в разбросанных вокруг монастыря "келлиях" и "каливах": в течение всей недели они пребывали в одиночестве и лишь накануне праздничных дней приходили в скит для того, чтобы, приняв участие в богослужении и пообедав после Литургии вместе с братией, вновь удалиться "на безмолвие". В среде этих отшельников, большинство из которых были людьми пожилого возраста, не имевшими специального богословского образования, но начитанными в святоотеческой литературе, книга схимонаха Илариона получила положительный отклик. Изложенное в книге учение о молитве Иисусовой было признано вполне соответствующим святоотеческому4.

В то же время некоторые насельники общежительного скита - главным образом те, кто до вступления в монашество получил богословское образование, - высказались критически в адрес книги. Возражения вызвало учение о. Илариона об имени Божием, сфокусированное в заимствованной из сочинений протоиерея Иоанна Кронштадтского краткой формуле "имя Божие есть Сам Бог". Главным противником книги в Фиваидском скиту стал иеромонах Алексий (Киреевский), происходивший из богатой дворянской семьи Орловской губернии, племянник известных славянофилов братьев Киреевских, в прошлом учившийся в университете и духовной академии. Другой критик книги, инок Хрисанф (Минаев), проживал в Ильинском скиту: он также относился к числу образованных иноков; злые языки утверждали, что до прибытия на Афон он "принадлежал к партии нигилистов", за что якобы был изгнан из России5.

Иеромонах Алексий и инок Хрисанф не ограничились молчаливым несогласием с книгой "На горах Кавказа", но начали активную проповедь учения о том, что имя Божие не может быть отождествлено с Богом; если это имя и имеет какую-либо силу, то не само по себе, а благодаря тому содержанию, которое вкладывает в него произносящий6. В имени "Иисус" они не видели ничего, кроме простого человеческого имени, подобного именам других Иисусов, упоминаемых в Библии (Навина; сына Сирахова). Эти мнения вызвали резкое осуждение тех иноков, которые придерживались других взглядов и считали имя Иисусово священным и достойным поклонения ("достопоклоняемым"). Они обвинили иеромонаха Алексия в ереси, перестали брать у него благословение и отказывались сослужить с ним на Божественной Литургии. Иеромонах Алексий в ответ называл их "лапотниками" и "сухарниками", намекая на их крестьянское происхождение и отсутствие у них богословского образования.

Споры вокруг почитания имени Божия вскоре вышли за пределы Фиваидского скита и перекинулись на другие афонские русские обители, в частности, на Свято-Пантелеимонов монастырь. Старший духовник этого монастыря о. Агафодор в 1908 году послал один экземпляр книги "На горах Кавказа" игумену Андреевского скита Иерониму со следующим отзывом: "Очень вредная книга, написанная в духе Фаррара"7. О. Агафодор просил о. Иеронима найти образованного инока, который мог бы "раскритиковать" книгу. Игумен Иероним обратился к иеросхимонаху Андреевского скита Антонию (Булатовичу) с просьбой прочитать книгу и высказать свое мнение. О. Антоний, дворянин по происхождению, в прошлом отважный гусар и известный путешественник по Эфиопии (Абиссинии), пришедший на Афон в 1906 году и принявший монашеский постриг8, "первое время был на стороне монахов-интеллигентов и сам подсмеивался над "фиваидскими мужичками", выдумавшими свой "догмат""9. Начав читать книгу "На горах Кавказа", он сперва не согласился с содержащимся в ней учением и решил написать критическое письмо автору книги. Однако, по мере чтения его мнение начало меняться, чему способствовали обстоятельства, впоследствии изложенные им самим в книге "Моя борьба с имяборцами":

Дойдя до утверждения о. Илариона, что сущность и действенность молитвы Иисусовой зиждется на силе призываемого Божественного Имени Господа Иисуса Христа, к которому молящийся должен относиться как к Самому Господу Иисусу и которое есть Сам Он Господь Иисус Христос, я соблазнился этими словами, и мне они показались неправильными. Но, читая дальше, я увидал с удовольствием прекрасно изложенное святоотеческое учение о молитве Иисусовой. Так как игумен приказал мне письменно изложить мое суждение об этой книге, то я решился, во-первых, написать письмо о. Илариону, в котором протестовал против этого выражения: "Имя Господа Иисуса Христа Сам Господь Иисус Христос" <...> Но когда я написал это письмо, то на меня навалилась какая-то особенная сердечная тягость, и какая-то бесконечная пустота, хладность и темнота овладели сердцем. Чувствовалось оставление благодатью Божией; молитва сделалась бездейственной, богослужение не доставляло утешения. Я страдал, но причины этого страдания не понимал и не подозревал того, что виной ему было отрицание мною Божества Имени Господня. Очевидно, что и мне предстояло бесповоротно отступить от Имени Господня <...> если бы не спасла меня молитва моего незабвенного духовного отца, Иоанна Кронштадтского. Отпуская меня на Святую Гору, он мне сказал несколько предсказаний, относившихся и до сей имяборческой ереси, которые и сбылись, и однажды вручил мне свою книгу со словами: "Вот тебе в руководство" <...> Итак, страдая духом и не находя себе места, я как-то случайно остановил взор свой на этой книжке о. Иоанна "Мысли христианина", взял ее в руки и, машинально открыв, увидал пред глазами своими следующие слова: "Когда ты про себя в сердце говоришь или произносишь Имя Божие, Господа, или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом Имени ты имеешь все существо Господа <...> Имя Его есть Он Сам - единый Бог в трех лицах, простое существо, в едином слове изображающееся и в то же время не заключаемое, то есть не ограничиваемое им и ничем сущим <...> Великие Имена: Пресвятая Троица, или Отец, Сын и Святый Дух, или Отец, Слово и Святый Дух, призванные с живой, сердечной верой и благоговением, или воображенные в душе, суть Сам Бог и низводят в нашу душу Самого Бога в трех лицах"10. Я изумился, перекрестился и, возблагодарив Бога за вразумление, немедленно же разорвал мое письмо к о. Илариону и сжег его, и тут же отнялась от меня та безутешная тягость сердечная, которая меня так обременила после написания письма, и я снова пришел в свое прежнее духовное устроение. Книгу я отнес к о. игумену со словами, что худого в ней ничего не нашел, что учение о молитве Иисусовой изложено в ней прекрасно, весьма легко и удобочитаемо, и что общего с Фарраром в ней абсолютно ничего нет, но, наоборот, книга весьма духовна и написана в духе святых отцов 11.

Иеросхимонах Антоний (Булатович) станет главным защитником "имяславия", однако произойдет это лишь спустя три года после описанных событий. В 1909-1910 годах о. Антоний продолжает жить "на безмолвии" в одной из келлий Андреевского скита и в спорах вокруг книги "На горах Кавказа" не участвует12. В марте 1911 года он отправляется в Эфиопию, откуда возвращается лишь 8 января 1912 года. До его возвращения на Афоне нет сильных защитников учения о достопоклоняемости имени Божия; впрочем, сторонники этого учения уже тогда стараются отбивать все атаки его противников.

Одной из таких атак была рецензия на книгу "На горах Кавказа", написанная в 1909 году иноком Хрисанфом по поручению духовника Пантелеимонова монастыря о. Агафодора. В своей рецензии, характеризующейся резким и оскорбительным тоном, инок Хрисанф, в частности, утверждал:

В предисловии этой книги о. Иларион выставил одно только многоглаголание и фразерство с разными извращениями Священного Писания и изречений Святых Отцев, делая это с единственной целью, чтоб доказать, будто бы в Иисусовой молитве "в Имени Иисус Сам Спаситель находится" <...> Итак, автор номинальное, невещественное "имя Иисус" олицетворяет в живое и самое высочайшее существо Бога. Такая мысль есть пантеистическая, т. е. сливающая Существо Божие с чем-либо находящимся вне Его Существа <...> Вот до каких увлечений приводит самомнение! В молитве Иисусовой произносимые имена служат посредствующей силой для привлечения к нам Господа Иисуса Христа, к близкому единению с Ним; но никак не сами по себе эти имена имеют могущественную силу, а она является от Самого Господа, ибо если их в молитве произносят без всякого чувства и внимания, то они не производят благодатного действия - Бог их не услышит и даже гневается на такую бездушную молитву <...> Имена, произносимые в молитве Иисусовой, суть посредствующие ума и сердца нашего к Самому Господу Иисусу Христу, и о Нем только должно иметь в памяти, при творении молитвы, и у Него Единого просить милости, и какую при этом получаем помощь, то от Самого Господа, но никак не от произносимого Его имени <...> А чтобы, по мнению о. Илариона, обоготворять эти имена, то это большое заблуждение <...>13

Относительно имени "Иисус" инок Хрисанф утверждал, что это простое человеческое имя, полученное Христом как человеком, и потому "приписывать этому имени при совершении молитвы обоготворяющее значение, сливать оное с Божеством и давать ему значение равносильное Самому Богу" не следует:

<...>Чрез это выходит, что в одном лице Сына Божия высказываются два Бога: одно самое существо Его, а другое - нареченное Ему при воплощении на земле имя Иисус <...> Свойственное и подобающее одной только Божественной природе усвоять не имеющему сей природы - это верх безумия и нечестия <...> Это новшество, ибо никто из Святых Отцев и Учителей Церкви, со времен апостольских и до сего времени не приводил такого учения. И своим этим суемудрым новшеством волнует и завлекает некоторых других малодушных иноков, не сведущих в понимании высоких христианских догматов и истин14.

Рецензия инока Хрисанфа вызвала жаркие споры среди русских афонских иноков. После ее появления русское монашество на Афоне разделяется на две партии - противников и сторонников почитания имени Божия: первые получают от вторых кличку "имяборцев", вторые называют первых "имябожниками". Сами почитатели имени Божия называют себя "имяславцами". Споры постепенно приобретают все более ожесточенный характер. В Фиваидском скиту противники имяславия говорят об имяславцах: "Они ведь по глупости своей мужицкой три буквы, - И, М, Я, - Богом называют". Имяславцев обвиняют также в том, что "у них четыре Бога: Бог Отец, Сын и Святой Дух, а четвертый - имя Иисус"15. По свидетельствам имяславцев, некоторые их противники писали на камне имя "Иисус", бросали камень на землю и топтали ногами; другие писали имя Божие на бумажке, клали в карман и говорили: "Бог Иисус в кармане". Чтобы доказать, что имя "Иисус" является простым человеческим именем, не заслуживающим поклонения, противники имяславия говорили "Я с вашим Иисусом был в кабаке", имея в виду некоего монаха Иисуса, жившего на Капсале и лежавшего некоторое время в больнице Пантелеимонова монастыря. К нему противники имяславия отсылали имяславцев на поклонение 16.

Имяславцы, возмущенные рецензией инока Хрисанфа, отвечают на нее резким письмом, в котором обличают "новое еретическое учение" инока. Письмо за подписью иеросхимонаха Измарагда, схимонахов Иринея и Мартиниана, адресованное игумену Свято-Пантелеимонова монастыря архимандриту Мисаилу, расходится по Афону 17. Противники же имяславия, стремясь к усилению своих позиций, начинают искать защиты у российских церковных властей: они направляют копию рецензии инока Хрисанфа архиепископу Волынскому Антонию (Храповицкому). В то же время текст рецензии посылают самому автору книги "На горах Кавказа" схимонаху Илариону.

Последний ответил на рецензию, тогда еще неопубликованную, в приложении ко второму изданию своей книги, увидевшему свет в 1910 году. Не соглашаясь с критикой инока Хрисанфа, схимонах Иларион писал:

<...> Имя Иисус так же вечно, как и само Божество. Оно не тогда появилось своим бытием в человечестве, когда Архангел принес его с Неба и сказал праведному Иосифу: "родит же Сына (Пресвятая Дева Мария) и наречеши имя Ему Иисус"18, а пребывало прежде лет вечных, прежде всякого тварного бытия, все равно как и имя Его Сын Божий, в пучинах Божественного присносущества, в превечном Совете Триипостасного Божества <...> Имя Иисус, будучи вечно, как вечен Бог, явилось на Земле в лице Спасителя мира <...> Итак, ради того, что имя Иисус явилось во времени, будучи вечно Своим бытием, оно ни в каком случае не должно быть мыслимо меньшим в сравнении со всеми прочими именами, принадлежащими Сыну Божию19.

Схимонах Иларион также говорит о том, что все относящееся к Божеству во Христе может быть отнесено и к Его человечеству, а потому и имя "Иисус" можно считать именем Божиим и Богом:

В Божестве ничего нет большего или меньшего, но все едино: и величие, и честь, и слава, достопоклоняемость и совершенство.

Печать беспредельности лежит на всех Его свойствах, силах и действиях. Он велик во всем - великом и малом, всегда одинаков, неизменяем. Сын Божий и Сын Человеческий (Иисус Христос) - оба сии понятия одинаково относятся к единому лицу, и суть равного достоинства <...> Точно в таком же разуме и имя Иисус мы называем Богом, и приписываем ему все Божий совершенства, качества и свойства, когда имеем его неотдельным от Самого Единородного, но единое Ним20.

Далее схимонах Иларион развивает учение о связи между именем предмета и самим предметом. Используется пример стакана: "Назовите его другим именем, он уже не будет стаканом. Видите ли, как имя лежит в самой сущности предмета и сливается воедино с ним; и отделить его невозможно без того, чтобы не изменялось понятие о предмете"21. Сразу же отметим, что данная теория взаимозависимости предмета и имени не вполне укладывается в русло патристической традиции. Так например, святитель Григорий Палама, вслед за святителем Григорием Нисским, утверждал, что "предметы суть причины имен, а не имена - причины предметов"22, у Илариона же получается, что имя есть причина предмета: меняется имя - меняется и понятие о предмете23. К теории схимонаха Илариона о предмете и имени мы еще вернемся в следующих главах нашей работы.

В своем ответе на рецензию инока Хрисанфа схимонах Иларион настаивает на преимуществе религиозного, мистического опыта перед всяким рациональным познанием. Догмат о присутствии Христа в священном имени "Иисус" познается, по мнению Илариона, не разумом, но внутренним сердечным чувством: "Чтобы ощутить присутствие Сына Божия в Его пресвятейшем имени "Иисус Христос", для этого требуются не умственные доказательства, а внутренний опыт, духовная жизнь и, главное, - вера"24.

Наконец, в ответе схимонаха Илариона присутствуют слова о том, что "Господь есть мысленное Высочайшее Существо, таковое же и имя Его, а потому оно в нашем сознании и приемлется как и Сам Он, Господь Бог"25. Эти слова кавказского подвижника были интерпретированы противниками имяславия в том смысле, что он считает имя Божие отдельным от Бога "мысленным высочайшим существом", обладающим личным бытием. Однако смысл их, как нам представляется, иной: имя Божие, так же как и Сам Бог, является мысленной, интеллигибельной, духовной сущностью (термин "существо" употреблен в смысле "сущность"). Иными словами, как Сам Бог является мысленным (а не, например, материальным), так и имя Его является мысленным.

Споры вокруг книги схимонаха Илариона и рецензии инока Хрисан-фа продолжались на Афоне в течение 1910-1912 годов, причем круг вовлеченных в них лиц постепенно расширялся и начал выходить за пределы Афона. В 1910 году имяславцы Андреевского скита направили жалобу на своих противников сенатору П. Б. Мансурову26. В этой жалобе "имяборцы" обвинялись в приверженности учению "еретика Фаррара" и графа Л. Н. Толстого, а духовник Пантелеимонова монастыря Агафодор назывался "тайным вдохновителем всей имяборческой партии"27.

Осенью 1911 года состоялся собор иноков Фиваидского скита Свято-Пантелеимонова монастыря с участием игумена монастыря архимандрита Мисаила. В определении собора рецензия инока Хрисанфа как несогласная со Священным Писанием признавалась еретической28. Было составлено и подписано следующее "Соборное рассуждение о Имени Иисуса Христа":

Верую и исповедую, что в имени Иисус-Христовом присутствует Сам Он, наш Спаситель Господь Иисус Христос невидимо и непостижимо, и в сей своей сердечной вере утешаю себя божественным изречением моего дражайшего Искупителя, Который сказал: "Яко же веровал еси и веруешь, буди тебе по вере твоей". Божественнейшее и святейшее имя Иисус называю Богом по своей сердечной вере, что оно неотделимо и не может быть отъято от Него, Господа и Бога Спасителя нашего Иисуса Христа, но едино с Ним29.

По свидетельствам имяславцев, игумен Мисаил тогда же был готов подписаться под этим исповеданием, однако ему воспрепятствовал иеромонах Алексий (Киреевский)30. На Пасху 1912 года игумен Мисаил направляет в Фиваидский скит послание, в котором призывает иноков "оставить душепагубные пререкания между собою и спор о сладчайшем и спасительном Имени Господа нашего Иисуса Христа".

Если кто дерзнет возбуждать после сего спор и пререкание, делать сходки и собирать подписи, то таковые - аще монах - да отлучится от причащения святых Христовых Тайн, на три года, а если священнослужитель - от священнодействия на три года, - писал игумен Мисаил. - А если кто дерзнет произнести на кого-либо слово "еретик", тот отлучается от приобщения святых Христовых Тайн на год <...> Духовникам строго наказываю не входить в суждения о догматических вопросах со своими духовными чадами <...>31

Однако никакими запретительными мерами остановить спор было уже невозможно. Защитники имяславия твердо стояли на своих тезисах, которые в их глазах приобретали значение исповедания веры. Приведем "Исповедание веры во Имя Господа нашего Иисуса Христа", воспроизведенное летом 1912 года схимонахом Досифеем (Тимошенко) в открытом письме игумену Пантелеимонова монастыря архимандриту Мисаилу:

1. Исповедую, что Бог неотъемлемо присутствует в Своем имени Иисус.

2. Исповедую, что имя Иисус есть Сам Бог, то есть имя от Бога не отделяя и считая, что то и другое нераздельно.

3. Исповедую, что имя Иисус есть Богоипостасное и относится равно и к человечеству и к Божеству Его.

4. Исповедую, что имя Иисус вследствие присутствия в Нем Божества, всесильно творить чудеса и знамения и спасает призывающих и надеющихся на Него; и что чудо исцеления хромого апостолом Петром вопреки беззаконному учению инока Хрисанфа (Журнал Русский инок, рецензия) соделалось божественною силою имени Господня, как он и сам (ап. Петр) исповедал сие32.

5. Исповедую, что имя Иисус нисколько не меньше и не больше других имен Божиих, как то: Господь, Саваоф, и других имен, коими Бог именовался во вся веки от начала бытия мира.

6. Отрицаюсь тех, кто имя "Иисус" считают меньшим прочих имен Божиих, и что оно аки бы не предвечно, но лишь не столь давно наречено ангелом 33.

Если схимонах Иларион в ответе на рецензию инока Хрисанфа говорил о том, что имя Иисус "так же вечно, как и само Божество" и что оно "пребывало прежде лет вечных, прежде всякого тварного бытия", то в приведенных тезисах имена Божий мыслятся как существующие "от начала бытия мира". Иными словами, имена Божий не есть нечто присущее Богу вне зависимости от тварного мира, но существуют с тех пор, как существует мир. Это показывает, что уже на раннем этапе развития имяславия среди его сторонников не было единомыслия по важнейшим богословским вопросам.

Начало полемики в российской прессе

В 1912 году полемика вокруг вопроса о почитании имени Божия вступает в новую фазу: споры переносятся в Россию, на страницы церковных и светских периодических изданий. В феврале издаваемый Почаевской Лаврой журнал "Русский инок" публикует, с подачи архиепископа Волынского Антония (Храповицкого), рецензию инока Хрисанфа на книгу схимонаха Илариона "На горах Кавказа". Тогда же в газете "Колокол" появляется корреспонденция инока Денасия следующего содержания:

На нашем святом Афоне в настоящее время сильное брожение умов. Причина сему книга кавказского пустынника Илариона "На горах Кавказа", где есть много странностей, чтобы не сказать больше. Сей пустынник писал некоторым нашим отцам, что он нашел у некоторых духовных писателей новый догмат, который он понял по-своему и провел красной нитью через свою книгу. Этот новый догмат - обоготворение самого имени "Иисус" - соблазн. Сия книга вызвала смущение не только у нас на Афоне, но, говорят, и в Глинской и Оптиной пустынях. Кому сия книга по своим новшествам и туманности не нравится, тому плохо приходится на святом Афоне. И в нашей Пантелеимоновой обители в частности догматиков нет, а простецы иноки считают эту книгу непогрешимою. Проживающий в числе братии нашей ученый инок о. Алексей - духовник обители, в миру А. Киреевский, Орловской губернии помещик, питомец Московского университета, - в первое время старался уклоняться от решительного высказывания своего мнения о сей книге, но ему как духовнику обители и человеку образованному наша братия не дала покоя, и он решительно осудил суемудрие, за что увлекшаяся братия вознегодовала на своего духовника. Таким же нападкам подвергается и академик иеромонах Феофан, питомец Казанской духовной академии, а у нас многие не хотят ни благословения принимать, ни брать из их рук антидора за то, что они против книги обольстившегося кавказского пустынника. Начитанные иноки-подвижники, понимающие русский язык, называют эту книгу, за догматические ошибки, прямо еретической и говорят, что ее нужно сжечь; они грозят ее показать патриарху Иоакиму, а из этого может быть большая неприятность для русских иноков, если патриарх поручит ее рассмотреть своему Синоду и тот найдет там неправильность, тогда отнесется в русский Синод с запросом о ней34.

В заключение инок Денасий указывает, что редакция "Колокола" сделала бы благое дело, "если бы поскорее отпечатала авторитетную критику на смутившую духовный покой нашей Св. Горы книжку кавказского суемудрствующегого келиота и эту отповедь прислала в нашу обитель"35.

В мае к полемике подключается архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий), один из наиболее влиятельных иерархов Русской Церкви, член Святейшего Синода36. Он публикует свой комментарий к книге "На горах Кавказа" в том же подконтрольном ему "Русском иноке":

<...> Самое имя Иисус не есть Бог, ибо Иисусом именовались и Иисус Навин, и Иисус Сын Сирахов, и Первосвященник Иисус Сын Иоседеков. Неужели они тоже боги? Сообщение автора о том, что многие, прочитав критику на его книгу, перестали творить Иисусову молитву, либо вымысел, потому что сею молитвою занимались люди и не разделявшие суеверий автора, либо весьма отрадное, - если сию молитву перестали творить те, кто соединял с ней нелепое суеверие и, следовательно, творил молитву, будучи в прелести. Скорблю о том, что из-за этой книги произошло на св. Афоне великое смятение и ссоры <...> Это никого не радует, кроме диавола, воспользовавшегося высокоумием мало учившегося богословию автора и исполнившего его последователей таким гневом <...>37

Публикации в "Русском иноке" не остались незамеченными на Афоне. Ответом на них стали статьи иеросхимонаха Антония (Булатовича) в защиту имяславия. Как мы уже говорили, в 1909-1911 годах о. Антоний находился в стороне от полемики. Однако после возвращения на Афон в январе 1912 года он сразу же оказался в эпицентре бури. Несколько иноков из числа сочувствующих имяславию обратились к нему с просьбой ответить на нападки противников почитания имени Божия, что он и исполнил, посоветовавшись предварительно с игуменом Андреевского скита Иеронимом, с которым в то время находился в дружественных отношениях. По благословению игумена о. Антоний написал статью "О почитании Имени Божия", которую после одобрения и подписания игумена послал в Одессу, в редакцию журнала Андреевского скита "Наставления и утешения святой веры христианской". С разрешения Духовно-цензурного комитета журнал в апреле 1912 года напечатал эту статью. В ней отсутствуют прямые ссылки на афонские споры вокруг почитания имени Божия, однако содержится последовательное обоснование имяславского учения об отождествлении имени Божия с Самим Богом на основании избранных текстов Священного Писания, богослужебных текстов, а также высказываний Иоанна Кронштадского38.

В Великом посту 1912 года, опять же по благословению игумена Иеронима, о. Антоний пишет статью "О молитве Иисусовой", которую публикует отдельной брошюрой после одобрения ее Петербургским Духовно-цензурным комитетом. В этой статье, насыщенной ссылками на Священное Писание и на труды о. Иоанна Кронштадтского, иеро-схимонах Антоний говорит:

Истинная, живая христианская вера, как душа с телом, всегда соединяется с пламенной молитвой к Господу, а вместе с тем и с живою верою в силу молитвенного призывания Имени Божия. Без веры во Имя Божие, без исповедания, что с Именем Божиим соприсутствует Сам Бог, что с Именем Иисусовым соприсутствует Сам Иисус <...> невозможно стать искусным молитвенником, невозможно привести душу в сыновние чувства к Богу и познать Иисуса, живущего во Имени Своем39.

7 мая иеросхимонах Антоний (Булатович) обращается к архиепископу Антонию с письмом за подписью "иноки афонские", содержащим ответ на рецензию инока Хрисанфа. Данное письмо предназначалось для публикации в "Русском иноке", однако архиепископ Антоний отказался публиковать его; оно появилось лишь год спустя в газете "Новое время". В своем письме о. Антоний опровергал обвинения инока Хрисанфа в адрес схимонаха Илариона, ссылаясь на писания о. Иоанна Кронштадтского:

"Имя Божие есть Сам Бог", - говорим мы и о. Иларион. "Имя Иисус - Сам Господь Бог Иисус Христос". Противники же наши, услыхав эти слова, соблазнились ими и, не поняв или не пожелав понять, в каком смысле это говорим мы, укорили нас в нарушении второй заповеди о несотворении себе кумира, поняв эти слова как "обожение Имени" и "воплощение Имени в самую Сущность Божества". Считаем долгом, во-первых, сказать, что это выражение принадлежит не нам и не о. Илариону, но принадлежит облагодатствованнейшему приснопамятному российскому пастырю о. Иоанну Кронштадскому: "Когда ты про себя в сердце говоришь, или произносишь Имя Божие, Господа или Пресвятой Троицы, или Господа Саваофа, или Господа Иисуса Христа, то в этом Имени ты имеешь все существо Господа <...> Имя его есть Он Сам <...>" Это суть слова благодатного и опытного молитвенника, ощутительно познавшего, сколь действенно и величественно и сладостно призывание Имени Божия и Имени Иисусова <...> ибо тогда Сам Иисус Христос ощущается и созерцается умносердечным оком во Имени Своем. В этом смысле и говорит о. Иоанн Кронштадтский, и о. Иларион, и мы все, что Имя Божие есть "Сам Бог". Но ни о. Иоанн Кронштадтский, ни кто-либо из нас <...> не возводим Имени Божия (т. е. букв и звуков) по существу на степень Божества отдельно от Бога и не поклоняемся Имени Иисус отдельно от Бога40.

В ответ на письмо "иноков афонских" архиепископ Антоний (Храповицкий) направил в Фиваидский скит "слащавое письмо, в котором убеждал покориться во всем игумену Мисаилу"41. Одновременно он напечатал в "Русском иноке" статью, в которой в крайне резких тонах сравнил имяславие с хлыстовством:

На Афоне продолжаются распри по поводу книги впавшего в прелесть схимонаха Илариона "На горах Кавказа", весьма сходной с хлыстовщиной, которая, как пожар, захватывает всю Россию. Сущность этой хлыстовской прелести заключается в том, что какого-нибудь мужика, хитрого и чувственного, назовут воплотившимся Христом и какую-нибудь скверную бабу Богородицей, и им поклоняются, вместо Бога, а затем предаются свальному греху. Вот к такому-то заблуждению и направляет своих неразумных последователей о. Иларион, сам того, как мы надеемся, не сознавая. Каким же образом? спросят читатели: ведь он только силится доказать, будто в имени Иисус Сам Бог, что имя это и есть Бог. Да! ответим мы, только этого и надо хлыстам: они назовут какого-нибудь мужика Иисусом Христом, а затем уже на основании неразумных рассуждений Илариона и будут уверять всех, что он и есть Бог <...> Кажется, надо прежде с ума сойти, чтобы признать в этих преступных личностях Бога и Святых, но вот к их услугам теперь книга о. Илариона: если эти беспутные мужики и бабы носят имя Иисус, Богородица, Архангел, значит они и суть таковые небожители, сошедшие на землю, чтобы дурачить и обирать честной народ <...> Очень печально, что враг нашего спасения заразил гордынею и упрямством афонских подвижников, и некоторых из них подвиг более верить самочинному пустыннику Илариону, чем самой Св. Церкви, а Апостол Павел ясно сказал нам: "есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово. Но если бы даже мы, или Ангел с неба стал благовествовать не то, что вы приняли, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь, еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема"42. Вот эта-то анафема и падет на <...> схимонаха Илариона, который сам признается в новоизмышленности своего учения об имени Иисус43.

Одновременно со статьей архиепископа Антония (Храповицкого) появляется небольшая заметка инока Свято-Пантелеимонова монастыря Денасия (Десятовского), содержащая текст письма, якобы посланного в 1908 году схимонахом Иларионом некоему анонимному духовнику на Афоне. В этом письме говорится:

Положение догмата, сделанное нами, важное, необычное, чрезвычайное и в таком виде, как мы его поставили, не встречается нигде, кроме как только у о. Иоанна Кронштадтского. И когда были в Глинской пустыни, и там не встретили подтверждения своему мнению, а еще два бывших там академика восстали сему решительным противоречием <...> Но мы, утверждаясь на опыте сердечных чувств, говорим, что в имени "Иисус" находится Сам Господь наш Иисус Христос со всеми Своими совершенствами, качествами и свойствами. А поэтому имя сие "Иисус Христос" есть Сам Он дражайший Искупитель наш Господь. Как во плоти Христа обитала вся полнота Божества, так и здесь <...> Как Вам сие видится? Рассудите и с духовными отцы, каких только обретете, посоветуйтесь о сем добре <...>44

В напечатанном далее "ответе на письмо о. Илариона" под названием "старческие рассуждения (тогда же записанные) на Афоне" говорится: "Отец Иларион вздумал новый, придуманный им догмат, разрешить практически, утверждаясь на своем опыте чувств. Но догматическая сторона может быть разрешаема только Священным Писанием и писаниями святых Отцев, а утверждаема вселенскими соборами, но не личным (каждого фантазера-мечтателя) опытом чувств, какой может разрешать только практические вопросы". Подборка материалов завершается заключением ее составителя, монаха Денасия: "Отец Иларион не принял советов с Афона, издал книгу и смутил множество монахов на Афоне и в России и даже благочестивых мирян <...> Весьма это прискорбно!"45 Значение данной публикации состоит в том, что после нее мысль о сознательном введении имяславцами нового "догмата" прочно вошла в анти-имяславскую литературу: она повторялась из одного издания в другое, от одного автора к другому и в конце концов была включена в Послание Святейшего Синода от 18 мая 1913 года, в котором имяславие было осуждено как ересь.

Почаевский журнал "Русский инок" становится главным рупором противников имяславия. Он публикует еще одну статью инока Хрисанфа, содержащую ответ на тезисы о. Антония (Булатовича), выдвинутые им в статье "О почитании Имени Божия". В новой статье инока Хрисанфа говорится о недопустимости смешения между "существом" (сущностью) и "деятельностью" (энергией) Божества (это различие восходит к учению святителя Григория Паламы, сформулированному в ходе исихастских споров XIV века):

<...> Во всем сущем Господь пребывает не по существу Своему, ибо существо Божие необъятно и несообщимо; сообщима же только благодать Божия и деятельность, как учит о сем Святая Церковь. А те, которые признают существо и благодатное действие Божие за одно и то же и не допускают между ними никакого различия, что будто они составляют одно и то же существо Божие, таковых Святая Церковь предает анафеме46.

Ответом на статью инока Хрисанфа послужила статья о. Антония (Булатовича) "Новое бесословие имяборцев", в которой именно учение противников имяславия толкуется как подпадающее под анафемы Константинопольских соборов середины XIV века против Варлаама Кала-брийского. В частности, в 3-й анафеме против Варлаама говорится: "Анафема тем, кто принимает, что всякая физическая возможность и энергия Божества есть создание". Из этого, по мнению Булатовича, следует, что имя Божие как энергия Божества является несозданным, нетварным: имя Господь-Иегова-Сый "не человек сам от себя нарек, но Бог открыл Моисею". 5-я анафема против Варлаама гласит: "Анафема тем, кто думает, что только одному Существу Божию свойственно Имя Бога, а не энергии". Под энергией в данном случае понимается Фаворский свет: Варлаам считал, что называть его "Богом" есть хула, так как он имеет тварную природу. Однако отвержение Божества имени Божия тоже подпадает под эту анафему, поскольку оно, как и Фаворский свет, является нетварной энергией Божией, в которой присутствует Сам Бог47.

В цитированной статье иеросхимонах Антоний опровергает также мнение о том, что он и схимонах Иларион отождествляют имя Божие с существом Божиим:

Существо Божие никто не определяет, ибо оно непостижимо, но как мы знаем, что во Святых Тайнах мы имеем все Существо Божие, хотя, какое это Существо, мы не в силах постичь, так и во Имени мы исповедуем Самого Бога, но что такое есть Существо Его, мы не определяем. Так же и о. Иларион не думает говорить, что Существо Божие есть имя, но только что Бог присутствует во Имени Своем48.

Опровергается в статье иеросхимонаха Антония (Булатовича) и другое ошибочное толкование имяславского учения - мнение о том, что имяславцы видят в имени Божием какую-то самобытную силу, которая отличается от силы Божией:

Это клевета и ложь: мы не в особого Бога во Имени Божием веруем, но Того же Самого единого Бога, нераздельного от свойств и действий и Имен Своих. Поэтому не допускаем именовать Имя Божие ни силой самобытной, ни силой посредствующей. Веруем же, что Таинства силою Имени Божия совершаются, т. е. Самим Богом, присущим Имени Своему49.

Летом 1912 года к архиепископу Антонию (Храповицкому) и иноку Хрисанфу присоединяется еще один автор, публикующийся в "Русском иноке" под псевдонимом "Афонец". Он не ограничивается критикой имяславия как богословской позиции, но нападает на основных его адептов, в том числе схимонаха Илариона, которого называет "выскочкой" и обвиняет в пьянстве и женолюбии: о последнем якобы свидетельствует тот факт, что о. Иларион создал на Кавказе обитель "черничек" (т. е. женский монастырь). В ответ на эти нападки о. Антоний (Булатович), разгадавший в "Афонце" насельника Свято-Андреевского скита монаха Климента, пишет:

<...> Выбрав самую скрытную маску, автор пытается очернить великого подвижника наших дней, клевеща на него, как на пьяницу и женолюбца <...> Монах Климент называет о. Илариона "выскочкой". Желал бы я каждому быть таким выскочкой: около полувека сей выскочка монашествовал, всеми силами взыскивая соединиться и обрести в себе Христа, нес много лет послушание покорно и безропотно в монастыре, наконец, двадцать лет скрывался и подвизался бедствуя в пустыне и воистину обрел Христа, и ныне на конце дней решился сообщить благодатные плоды своего молитвенного подвига собратьям и сподвижникам во Христе! Тебе ли, жалкий, сытый новопостриженный монах, не изведавший даже следа подвига, не познавший даже тени умной молитвы, тебе ли, жалкий о. Климент, называть сего старца, который тебе в деды годится, а архиепископу Антонию наверное во отцы, - "выскочкой"! Подумай, не падает ли сей камень тебе же на голову!50

Продолжение споров. "Афонский бунт"

В середине мая 1912 года иеросхимонах Антоний (Булатович) берется за свой главный богословский труд - объемное сочинение под названием "Апология веры в Божественность Имен Божиих и Имени "Иисус" (Против имяборствующих)". Мысль о том, чтобы собрать воедино все доступные ему свидетельства из Священного Писания, творений Отцов Церкви и богослужебных текстов, посвященные имени Божию, созревала в нем в течение всей весны 1912 года, однако тяжелое воспаление обоих глаз (болезнь, которая преследовала его со времен путешествий по Абиссинии) препятствовала ему взяться за работу. В мае о. Антоний отправился к мощам святого Нила Мироточивого с надеждой получить исцеление. По возвращении воспаление проходит, и он садится за пишущую машинку. К работе над "Апологией" Булатович привлекает и других иноков, которые присылают ему выписки из Отцов, посвященные имени Божию. Закончив книгу, о. Антоний переписывает ее на восковых листах и размножает на гектографе в количестве 75 экземпляров. В этом ему помогает Павел Григорович, бывший штаб-ротмистр Переяславского драгунского полка, приехавший на Афон и сделавшийся для о. Антония "драгоценнейшим сотрудником"51. Пока о. Антоний был болен, его постоянно навещал игумен Андреевского скита Иероним, который тогда полностью разделял его взгляды:

В то время и игумен Иероним, которого я почитал и любил и пользовался тогда его взаимным почтением и любовью, что он выражал особыми знаками его ко мне внимания, неоднократно посещая меня во время моей болезни, тоже разделял мое понимание Имени Господня, - пишет о. Антоний. - Он тогда говорил: "Если отец Иоанн сказал, что Имя Божие - Сам Бог, то так и следует верить, ибо отец Иоанн был муж особо благодатный". Высказывался он также о том, что никогда не согласится с мнениями имяборцев, что Имя "Иисус" есть простое имя человеческое и только недавно существующее <...> Однажды о. Иероним принес мне даже им самим найденное свидетельство у св. Иоанна Златоуста, в котором св. Иоанн <...> говорит, что Имя Господне "само требует к себе веры", ибо творит чудеса52.

Однако взаимоотношения между игуменом Иеронимом и иеросхи-монахом Антонием резко ухудшаются после того, как 19 июля игумена посетил иеромонах Алексий (Киреевский) и вручил ему письмо от духовника Пантелеимонова монастыря о. Агафодора: речь в письме шла о том, что архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) весьма разгневан как на о. Антония (Булатовича) за его открытое письмо, так и на самого о. Иеронима за то, что тот позволяет в своем скиту такую деятельность. О. Алексий потребовал от игумена Иеронима, что-бы тот запретил Булатовичу что-либо писать об имени Божием и принимать пустынников Фиваидского скита. Игумен, испугавшись угроз, пообещал все требования в точности исполнить53.

23 июля 1912 года игумен Иероним посылает за о. Антонием; тот приходит 24 июля. Игумен принимает о. Антония "необыкновенно сурово" и укоряет за "дерзость возражать архиепископу Антонию, доктору богословия и первостепенному российскому иерарху". Игумен требует от о. Антония прекратить литературную деятельность и разорвать отношения с имяславцами Фиваидского скита. В ответ на эти требования о. Антоний вручает игумену свою только что законченную "Апологию" (на составление которой у него, следовательно, ушло около двух месяцев). Игумен обещает прочитать "Апологию", однако вместо того, чтобы читать самому, отдает ее на отзыв о. Клименту. Далее события развиваются быстро:

<...> На следующий день он меня снова призвал, - пишет о. Антоний, - и, грубо указывая на апологию, сказал: "Тут у тебя целый салат написан". Салатом он, очевидно, назвал апологию по обилию в ней разнообразных свидетельств Священного Писания и святых Отец. Странно было слышать из уст монаха такое неблагоговейное название святоотеческих и евангельских текстов. Но я спросил игумена, что же он нашел в этом "салате" несогласного с учением Святой Церкви? Игумен не сумел мне на это ответить и послал за о. Климентом, чтобы тот указал мне места в моей апологии, которые несогласны с учением Церкви. Очевидно, игумен не прочел апологии, как то обещал сделать, но поручил прочитать ее и высказать суждение о ней о. Клименту. Климент открыл апологию и показал мне текст: "Глаголы яже Аз глаголах вам Дух и Живот суть", и спросил, по какому праву написал я эти слова с большой буквы, когда в Евангелии они стоят с маленькой, и по какому праву я обожествляю слова Господни. На это я ответил, что в Евангелии вообще по-гречески и славянски все написано с маленьких букв, кроме заглавных слов и после точки, но что по смыслу, раз глаголы Божий суть дух и жизнь, то из этого следует само собою, что они не могут быть тварью, и что Сам Господь свидетельствует этим, что они суть Его Божественная деятельность. Но игумен прервал наш богословский спор и грубо сказал: "Ну, одним словом, я тебе приказываю немедленно сжечь эту книгу и не сметь более принимать пустынников фиваидских". Тогда я сказал, что не могу этого требования выполнить. В ответ на что игумен объявил мне, что запрещает мне священно-служение. Но тогда я сказал: "Ваше Высокопреподобие, я отселе больше не ваш послушник, а вы не мой игумен, и прошу вас отпустить меня на все четыре стороны". Это заявление вывело игумена окончательно из себя и он разразился бранными словами: "свинья" и т. п. Но я ни слова не ответил больше, сделал земной поклон перед святыми иконами, приложился к ним, сделал земной поклон игумену, как то полагалось обычно, но не взял благословения и, сказав: "простите", ушел <...>54

В тот же день о. Антоний оставил Андреевский скит и переселился в Благовещенскую келлию известного подвижника старца Парфения, который охотно принял его. Спустя неполных три недели игумен Иероним посетил о. Антония в Благовещенской келлии и, сделав ему земной поклон, просил "не вменить ему его невежества и неразумия и грубости, простить и помириться с ним". О. Антоний ответил таким же земным поклоном, облобызался и примирился с игуменом, однако возвращаться в скит отказался55.

20 августа 1912 года противники имяславия в Пантелеимоновом монастыре во главе с игуменом Мисаилом составляют "Акт о недо-стопоклоняемости имени "Иисус"", в котором содержится неприемлемый для имяславцев пункт о том, что имени Божию нельзя поклоняться:

Мы веруем и исповедуем, что Господь наш Иисус Христос есть истинный Бог <...> в двух естествах неслитно, нераздельно, неизменно, неразлучно соединенных. Поэтому, когда произносим Его Пресвятое и Божественное Имя, т. е. Иисус Христос, то представляем себе невидимое присутствие Самого Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа - второе лицо Пресвятыя Троицы, не отделяя Его Имени от существа и не сливая, о нем же, по Апостолу, подобает нам спастись, но чествовать Его и поклоняться Ему Самому Господу Богу56.

В августе же иеромонах Алексий (Киреевский) и иеросхимонах Кирик отправляются в Константинополь к Патриарху Иоакиму III добиваться осуждения имяславцев. Узнав об этом, о. Антоний (Булатович) пишет Патриарху с просьбой защитить имяславие 57. Патриарх Иоаким III, хотя и не принял о. Алексия, однако встал на сторону противников имяславия. Он поручил богословской школе Константинопольского Патриархата на о. Халки рассмотреть имяславское учение: 27 августа школа признает учение еретическим58. 12 сентября 1912 года Патриарх направляет на Афон послание, запрещающее чтение книги "На горах Кавказа"59:

Тем из монахов, - пишет Патриарх, - которые бессмысленно богословствуют и ошибочную теорию о божественности имени "Иисус" выдумали и распространяют, советуем и повелеваем отечески тотчас же и строго отстать от душевредного заблуждения и перестать спорить и толковать о вещах, которых не знают. Им надобно прежде всего заботиться о спасении души своей, а разрешение каких бы то ни было недоумений своих они должны искать и находить в переданном учении Церкви, сверх которого и помимо которого никому не дозволено новшествовать и новые выражения употреблять. Иначе против распространяющих это бессмысленное, богохульное учение и смущающих Святую Гору приняты будут со стороны Церкви строжайшие меры, какие указываются священными канонами против нечестивых и непокорных и каких требуют спокойствие и порядок вашего священного места. А так как начало и причина соблазна есть невнимательно и неосновательно во многих местах составленная книга монаха Иларио-на "На горах Кавказа", то мы, порицая и осуждая неправильные и опасные выражения в ней об имени "Иисус", запрещаем чтение этой книги всем на Святой Горе, как книги, содержащей много ошибочного и ведущей к заблуждению и ереси 60.

Сразу по получении послания Патриарха о. Антоний (Булатович) делает разбор этого документа и отсылает Патриарху. Одновременно он подает Патриарху жалобу на архиепископа Антония (Храповицкого). Подобная же жалоба посылается обер-прокурору Святейшего Синода Российской Церкви61. Не ограничившись жалобами, Булатович составляет также подробный комментарий к посланию Патриарха Иоакима, подвергая сомнению легитимность послания. Так, он обращает внимание на то, что в подлиннике послания нет подписи "Патриарх Иоаким", а есть лишь подпись "Константинопольский во Христе молитвенник", причем неизвестно даже, собственноручно ли этот написано Патриархом; нет в послании обычного титла, обязательного для всех исходящих патриарших бумаг; нет обязательных для всякой грамоты подписей епископов, членов Патриаршего Синода, а имеется лишь скрепа правителя канцелярии; нет и настоящей печати, но лишь малая, оттиснутая на заголовке; нет и обычных слов, которыми начинаются патриаршие грамоты "Мы, Божией милостью". Касаясь отношения Патриарха Иоакима к книге "На горах Кавказа", Булатович отмечает, что Патриарх "не высказывает в точности, какие выражения находит неправильными, не обсуждает всю книгу, не называет ее еретической, а осуждает лишь какие-то "некоторые выражения". В числе этих выражений едва ли, однако, Святейший Патриарх мог разуметь слова "Имя Божие есть Сам Бог", ибо так говорили об Имени Божием и святые отцы". Патриарх, по мнению Булатовича, "осуждает тех, которые вводят новое учение об Имени Божием. Но Афонские исповедники исповедуют не новое, а старое отеческое учение о сем". Комментарий к посланию заканчивается мыслью о том, что "не следует преувеличивать официального авторитета письма Патриарха Иоакима, ни придавать ему решающего догматического значения, какового, по-видимому, Его Святейшество и не предполагал давать своему примирительному наставлению"62.

Такая трактовка патриаршего послания, однако, является попыткой выдать желаемое за действительное. На самом деле позиция Патриарха вполне однозначна, и отношение его к имяславцам вполне негативно. Нельзя, впрочем, не отметить, что текст послания, начисто лишенный богословского содержания и весь построенный исключительно на общих фразах без единого конкретного указания на ошибочные мнения имяславцев, свидетельствует о том, что автор его не был знаком с книгой "На горах Кавказа" и вообще не знал ничего о сути учения имяславцев, кроме того, что мог услышать через иеромонаха Алексия (Киреевского). Не приходится удивляться тому, что текст патриаршего послания не произвел никакого впечатления на иноков Фиваидского скита. 2 декабря 1912 года братский собор скита единогласно признал мнения, изложенные в книге "На горах Кавказа", правильными и осудил противников схимонаха Илариона63. Согласно сохранившемуся протоколу, в соборе приняло участие свыше 100 иноков. После краткой молитвы настоятель скита иеромонах Серафим сделал вступительное слово и зачитал записку схимонаха Мартиниана64, в которой доказывалась ложность мнений, содержащихся в "богохульной рецензии" инока Хрисанфа. Далее состоялись прения, после которых иноки обсудили основные положения книги схимонаха Илариона "На горах Кавказа" и рецензии инока Хрисанфа. По всем пунктам иноки поддержали позицию схимонаха Илариона и осудили взгляды его оппонента65. Протокол заключается следующим определением:

На основании Священного и святоотеческого Писания, исповедуем, что имя Божие есть - Сам Бог. Имя Иисус-Христово есть Сам Господь Иисус Христос, равночестное с другими именами Божьими. Рецензию же инока Хрисанфа, как несогласную со Священным Писанием, признаем еретическою, которую с ее последователями от себя отвергаем, и, в знак твердости сего нашего исповедания, целуем Крест и св. Евангелие66.

В Андреевском скиту, где споры вокруг почитания имени Божия продолжаются в течение всей осени 1912 и зимы 1912-1913 годов, абсолютное большинство иноков также придерживается имяславия. Однако страсти там с каждым днем накаляются. После того, как 19 ноября 1912 года игумен Иероним отправился по делам в Македонию, положение еще более осложняется. В декабре появилась некая "крамольная бумага", которая ходит по рукам монахов: в ней извещалось, что "во время ужина ударят в тарелки, и вслед за сим начнется избиение всех сторонников Иеронима". Имяславцы приписывали составление этой бумаги своимnпротивникам, а те считали это провокацией имяславцев. В результате большинство монахов не явилось на ужин в тот вечер, на который было якобы запланировано избиение сторонников игумена Иеронима67.

Все эти баталии происходят на фоне реальных военных действий, оказавших непосредственное влияние на судьбу Афона. 9 октября 1912 года началась Первая Балканская война между Турцией и Балканским союзом, в который входили Болгария, Сербия, Черногория и Греция. В результате войны Турция потеряла почти все свои европейские территории, включая Афон, которым она владела с XV века. 2 ноября греческий десант, состоявший из 67 матросов под командованием Телемаха Курмуриса, занял Афон, изгнав оттуда турок и подняв над протатом вместо турецкого греческое знамя68. 3 ноября в афонскую пристань Дафни на транспортном пароходе прибыл десант из 800 пехотинцев, артиллеристов и кавалеристов греческой армии. Весь этот десант был поделен на отряды, которые совершили обход монастырей. Один из отрядов, возглавлявшийся Демосфеном Зантопулосом, 7 ноября прибыл в русский Пантелеймонов монастырь, где был торжественно встречен монахами69. В январе 1913 года во всех монастырях Афона, в том числе Пантелеимоновом, под видом паломников размещаются греческие солдаты70. Иноки греческих монастырей ходатайствуют о присоединении Афона к Греции; русские монахи, напротив, активно поддерживают идею преобразования Афона в независимую монашескую республику под протекторатом православных государств. Свою позицию они мотивируют тем, что русских монахов на Афоне более 5 тысяч, тогда как греков менее 4 тысяч71. Тем не менее, с момента захвата Афона греческим десантом в ноябре 1912 года Афон уже стал де факто территорией Греческого Королевства; де юре такое положение было закреплено Бухарестским договором великих держав от 26 августа 1913 года, по которому Афон отошел к Греции72.

Вернемся к событиям в Андреевском скиту. 8 января 1913 года игумен Иероним приехал в скит после длительного отсутствия и сразу ощутил на себе враждебное отношение монахов-имяславцев, многие из которых не подходили к нему под благословение и демонстративно сторонились его. Иноки Климент и Меркурий, наиболее активные противники имяславцев, доложили игумену о недовольстве против него значительной части монахов и предложили ему изгнать из скита "главарей комитета" по организации бунта. Игумен созвал собор старцев, состоявший из двенадцати наиболее уважаемых иноков скита, для суда над монахом Петром, монахом Викторином и иеромонахом Илиодором, которых объявили "главарями комитета". Однако на собор не был приглашен его старший член, ктитор обители архимандрит Давид, сочувствовавший имяславию73. Обвиняемые потребовали его участия, на что о. Иероним вынужден был согласиться. Когда о. Давид явился, игумен сказал ему: "Я слышу, что вы меня называете еретиком". О. Давид ответил: "Не только называю, но и здесь, на соборе, утверждаю, что ты еретик, хулитель Имени Божия". Спор о. Давида с игуменом закончился тем, что о. Давид со словами "Братия, бегите, ваш игумен - еретик" вышел из залы заседания; за ним последовали и прочие старцы74.

Тогда игумен Иероним созвал общий собор старшей братии в составе около шестидесяти человек. Однако на этом соборе выяснилось, что игумен, ранее являвшийся сторонником имяславия, окончательно занял позицию его противников. Собор, проходивший в весьма бурной обстановке (в ходе заседания в залу проникла и младшая братия скита), закончился тем, что монахи стали требовать смены игумена. О. Иероним, сказав "Ну, делайте со мной, что хотите", был вынужден покинуть зал. Таким образом, собор, созванный для изгнания из скита "бунтовщиков", кончился низложением самого игумена Иеронима75. В тот же день игумен Иероним направляет жалобу в Ватопедский монастырь и просит помощи у российского консула в Салониках 76. Имяславцы также направляют в Ватопед жалобу на "впавшего в ересь" игумена Иеронима с требованием предать его суду вместе с его единомышленниками77.

10 января игумен Иероним призвал в Андреевский скит проэсто-сов78 Ватопедского монастыря для помощи в "усмирении бунта". Почти одновременно с ватопедскими проэстосами в скит прибыл иеросхи-монах Антоний (Булатович). Проэстосы направились в покои игумена, а о. Антоний - в храм, где в то время заседал общий собор братии монастыря. При помощи о. Антония было составлено следующее "Исповедание": "Я, нижеподписавшийся, верую и исповедую, что Имя Божие и Имя Господа Иисуса Христа свято само по себе, неотделимо от Бога и есть Сам Бог, как то многие святые Отцы исповедали. Хулителей и уничижителей Имени Господня отметаюсь, как еретиков, и посему требую смены игумена Иеронима"79. "Исповедание" подписали более 300 иноков скита, то есть более 4/5 всей братии. После этого состоялись выборы нового игумена, проходившие - что характерно - под руководством иеросхимонаха Антония (Булатовича), который пользовался безусловным уважением братии:

Приступили к избранию нового игумена, - вспоминал впоследствии о. Антоний, - и я предложил назвать несколько кандидатов и произвести закрытую баллотировку, как то обычно делалось. Но старцы и вся братия в один голос возразили: "Какие там еще кандидаты, мы все просим отца Давида". - "Кто желает отца Давида - переходи направо. Кто не желает - налево!" - воскликнул отец Сергий, и все 300 человек оказались на правой стороне. Глас народа - глас Божий. Выборы были сочтены совершившимися, и тотчас же был отслужен благодарственный Господу Богу молебен, и вся братия, поклонившись кресту, Евангелию и чудотворной иконе Божией Матери, подходила к отцу Давиду, делала ему земной поклон и брала от него благословение как от своего нового игумена. Так без заранее обдуманного плана совершилось низложение одного игумена и выбор другого80.

Закончив сбор подписей в пользу нового игумена, иноки направились в покои игумена Иеронима, где еще продолжали заседать ватопедские проэстосы. Последние отказались взять у иноков бумаги с подписями, но предложили им собрать подписи заново и на следующий день самим явиться в Ватопед. 11 января после Литургии начался новый сбор подписей: за о. Давида было собрано 302 подписи, за о. Иеро-нима 70. Списки были отнесены проэстосам, которые признали игумена Иеронима низложенным. Обедали проэстосы уже не с о. Иеро-нимом, а с новоизбранным игуменом Давидом. После обеда они покинули скит.

12 января представители Андреевского скита, в числе которых был о. Антоний (Булатович), доложили собору старцев Ватопедского монастыря обо всех происшедших событиях. Собор старцев направил в Андреевский скит письмо, в котором 1) низложение о. Иеронима признавалось свершившимся фактом; 2) избрание о. Давида признавалось недействительным и предлагалось переизбрать игумена из четырех кандидатов тайным голосованием; 3) содержалось требование удалить из скита о. Антония (Булатовича); 4) объявлялось, что те, кто "примут новую веру, проповедуемую о. Антонием и о. Иларионом в книге "На горах Кавказа", будут признаны еретиками, изгнаны со Святой Горы и отлучены от церкви"81.

Получив эту бумагу из рук ватопедских старцев и узнав о ее содержании, депутаты Андреевского скита объявили старцам, что они не принимают ее и не передадут братии скита. Вернувшись в скит, депутация встретила у ворот группу иноков, которые сообщили о том, что сторонники игумена Иеронима продолжают склонять младшую братию на свою сторону. "Что же теперь нам делать?" - спросил о. Антоний (Булатович). "Выгоним Иеронима - и больше ничего", - ответил соборный старец о. Сергий. Имяславцы во главе с иеросхимонахом Антонием (Булатовичем) тотчас направились в покои игумена Иеронима и потребовали его немедленного удаления из скита. Игумен не хотел добровольно сдавать позиции. Тогда имяславцы по команде Булатовича пошли "в атаку":

Итак, "во имя Отца и Сына и Святаго Духа - ура!" - и я сделал движение по направлению к игуменскому столу, но в тот же момент был окружен имяборцами, причем два атлета, о. Иаков и о. Досифей, схватили меня обеими руками за шею, один спереди, другой сзади, и начали душить. О. Иероним в это же мгновение протянулся через стол и нанес мне сильный удар кулаком в левое плечо. Братия-исповедники сначала опешили и не поддержали меня, но потом, увидев, что я окружен и что меня душат, бросились выручать и стали наносить удары Иакову и Досифею и наконец пересилили и, освободив меня из их рук, потащили их из игуменской кельи. На других иеронимовцев мое "ура" произвело ошеломляющее впечатление. Некоторые <...> как бы остолбенели, другие <...> бросились к окнам и стали разбивать их, чтобы выброситься в окно, до чего не допустила братия <...> Иероним продолжал восседать на своем игуменском кресле, окруженный все еще густой толпой своих сторонников. Итак, что же? Имяборческая позиция нами не взята <...> И я снова с криком "ура!" ринулся в атаку и снова был встречен ударами <...> Глава же имяборцев продолжал восседать на своем игуменском кресле, окруженный еще не малым числом сторонников. И снова я пошел на "ура", и снова был встречен ударами <...> Наконец, когда ряды имяборцев значительно опустели, тогда один из братии, инок Марк, подошел к о. Иерониму и сказал: "Что же вы, батюшка, до сих пор сидите? Зачем противитесь братии? Идите же наконец из кельи. Мы вас и пальцем не тронем". О. Иероним послушался и вышел <...> Но о. Клименту не удалось пройти неприкосновенным, хотя и он вышел вместе с о. Иеронимом, ибо его хулы против Имени Господня были чересчур велики, и поэтому ему досталось несколько колотушек <...>82

Игумен Иероним в своем описании событий, происходивших в Андреевском скиту, приводит некоторые дополнительные подробности:

<...> [Булатович] явился ко мне в комнату и стал к столу, за которым я сидел, не произнося ни слова, ожидая, когда войдут единомышленные ему из братии. Когда же вошло достаточное число их, он произнес молитву: "Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа", и, изобразив на себе крестное знамение, обратился ко мне с требованием о добровольной сдаче управления скитом и удалении из оного. На требование мое дать письменное распоряжение монастыря Ватопеда, он повторил то же свое требование о сдаче и удалении из скита. Я ему возразил, что, как он уже не принадлежит к числу нашего братства, то и может уходить из скита, ибо дело мы можем уладить между собою и без его участия. Пришедшие с ним закричали, что он наш, а не чужой. В это время он, поддерживаемый кричавшими, вскочил на стол, предварительно крикнув: "Ура! Берите!" - причем хотел схватить меня, но его удержали. После этого бывшие с ним бросились избивать находившихся при мне отцов, единодушных со мною. Меня не били и вывели за порту из скита, предварительно обыскав меня. От страха трое из отцов выскочили из окна из второго этажа и разбили себе ноги; других же, избитых и израненных до крови, в одних подрясниках и без шапок выбросили также за порту из скита, - из которых, кроме меня, 3 иеромонаха, 1 иеродиакон и 12 монахов. У нескольких братии, запершихся от страха в своих кельях, взломали двери и избили их до беспамятства83.

Для полноты картины приведем еще одно свидетельство - монаха Николая (Протопопова), одного из активистов имяславской партии, очевидца и участника сражения в Андреевском скиту. Его рассказ написан не без доли крепкого крестьянского юмора:

Отец Антоний вскочил на стол для того, чтобы его не задавили, так как он из себя малосильный и небольшого росту. Первым долгом о. Гавриил и иеромонах Иаков (сторонники о. Иеронима) ухватили о. Антония за горло и начали душить, так как его считали всему делу головой, сильным в деле и на словах. Им хотелось его убить и этим погасить все дело. Но их попытки оказались тщетными. Гавриилу дали одну "столбуху", и он онемел, выпустил о. Антония. На Иакова бросился о. Афанасий и, вцепившись в бороду, оттащил от о. Антония, и последний стал невредим <...>

В это время братия исполнилась непомерного гнева и бросилась на "ура". Был великий бой с обеих сторон. Сперва кулаками, а потом один другого давай таскать за волосы. Это было чудное зрелище. Внизу руки, ноги, туловища, а вверху виднелась одна шерсть (то есть волоса). И начали вытаскивать (иеронимовцев) из этой кучи по одному человеку в коридор, где братия стояла в две шеренги, получая добычу и провожая (иеронимовцев) кого за волосы, кого под бока и с приговором, кого за что бьют, чтобы он знал. Таким образом провожали до лестницы, а по лестнице спускали, кто как угодил: одни шли вниз головой, другие спускались ногами книзу, а затылком считали ступеньки... Провожали их до самой соборной площадки, а там с честью брали под руки и выводили за Порту (ворота) <...>

Монах Николай (певчий) бросился в окно, на мраморную площадку, но его на лету подхватила стоявшая внизу братия и не дала разбиться насмерть. Иеромонах Меркурий тоже хотел сигануть в окно, но его удержал о. Сосипатр-старший, говоря:

- Надо пройти через двери. Жди очереди...

В это время подбежал о. Сосипатр-младший и сказал Меркурию:

- Не скорби, иди-ка сюда.

И ухватил его за волосы, но вытащить в коридор не мог, так как волоса оказались прикреплены слабо и остались в руках о. Сосипатра. Тогда Меркурия подхватили за шиворот и высадили в дверь <...>

Чудно провожали о. Павлина, соборного старца, он недели за две перед этим сочинил таксу, сколько полагается каждому (уходящему) монаху: одна ряска, один подрясник, две пары белья, пара сапог, пятьдесят рублей денег на дорогу, а тем, которые прожили в скиту тридцать-сорок лет, сто рублей.

Когда очередь дошла до о. Павлина, о. Сосипатр крикнул:

- Иди-ка сюда, дадим тебе на дорогу пятьдесят рублей и две пары белья!

С этими словами Сосипатр бросился к Павлину на "ура", ухватил его за бороду, но борода слабо была приращена <...> Потом потащили его за дверь, а там в коридоре пошла награда... Били с приговоркою, кто за сапоги, кто за белье, кто за подрясничек. Протащили его взад и вперед с остановкой. Каждому брату хотелось положить клеймо за его "благодеяния", которые готовил он братии <...>

И получил о. Павлин очеса сини, браду малу и редку, ноги хромы.

<...> Дошла очередь до бывшего игумена Иеронима и его келейника Климента. У первого отобрали ключи, взяли под руки и с че-стию стали выводить из покоев. Климент хотел укрыться под игуменской ряской, но когда вышли в коридор, Климента вытащили из-под рясы и утешались над ним все, кто хотел, как над главным виновником всего дела. На прощание он получил синие очеса и боковые награды.

<...> Когда игумен о. Иероним пошел с лестницы, к нему подбежал о. Сосипатр, вскричал: "Стой, м..." и начал обыскивать. При нем ничего не оказалось <...> Когда о. Иероним вышел за Порту, то сделал три метанья (поклона) земных Божией Матери и поклонился до земли братии, которая взаимно дала такой же привет. Иерониму предлагали келью за скитом, келейника и все довольство, но он сказал: "Лучше пойду на все четыре стороны Божьего света..."

После проводов о. Иеронима был составлен летучий отряд, который, никем не напутствуемый, сам пошел на добычу, начиная от Петровской церкви. Во-первых, прикоснулись к дверям о. Амона. Двери были на замке и на три задвижки. Но они отворились сами собой. Амон, видя это, бросился в окно со второго этажа, где снаружи стояла и смотрела вся Карея (население греческого городка). Пошли дальше и прикоснулись к дверям о. Михаила. Келья оказалась порожняя: птичка вылетела... В келье о. Мартирия тоже пустота. Знать, они провидели погром. Оказалось, они ушли в больницу и там сидели под замком. Спаслись.

После этой катастрофы со многими старцами был бред: думали, что все еще продолжается... Кто чувствовал себя виноватым, те хоронились, кто под крышу, кто под лестницы. Некоторые залезли в Амосовские печки, куда кладется уголь84.

История с бывшим гусаром, с криком "ура" идущим в атаку на своего игумена, и с монахами, выбрасывающимися из окна, потрясла воображение многих как на Афоне, так и за его пределами. Впоследствии именно эта история будет использована в качестве главного аргумента для "силового решения" афонской проблемы. Булатович так до конца и не сумеет отмыться от выдвинутого против него обвинения в учинении "бунта с кровопролитием", хотя и будет доказывать, что это была простая "потасовка", в которой, к тому же, первый удар был нанесен не им, а игуменом Иеронимом85.

В результате насильственных действий имяславцев 18 монахов Андреевского скита во главе с игуменом Иеронимом оказалось за воротами обители; потом к ним примкнуло еще около тридцати иноков. По приказу губернатора Афона в скит явилась для усмирения бунта рота греческих солдат, которая заняла посты у всех ворот скита. Игумен Иероним направил докладную записку о беспорядках в скиту в российское посольство в Константинополе86. Телеграмма о бунте "секты еретиков" была послана также в Синод: заслушав телеграмму, Синод посоветовал игумену Иерониму вернуться в скит87. Действия Иеронима вызвали негодование имяславцев. Один из них, некий брат Лука, посылает из Хиландарского монастыря телеграмму следующего содержания: "Хулители Иисуса Христа изгнаны из Пантелеимоновского и Андреевского монастырей. Андреевский игумен Иероним смещен, и на его место поставлен престарелый подвижник архимандрит Давид. Изгнанные еретики снова интригуют, и им на Афоне усердно помогают все ненавистники русского монашества"88.

14 января состоялся всеобщий братский собор Андреевского скита, где было предложено избрать игумена из четырех кандидатов тайным голосованием, как того требовал Ватопедский монастырь. Братия отказалась от этой процедуры и отдала 307 подписей за о. Давида89. 15 января Ватопед утвердил избрание и назначил поставление нового игумена Андреевского скита на 19 января90. Однако 18 января Ватопед сообщает, что ввиду требований российского посольства в Константинополе поставление игумена откладывается на несколько дней. 20 января на Афон прибывает вице-консул российского посольства В. С. Щербина. 21 января он присутствует на соборе братии Пантелеимонова монастыря, а затем прибывает в Андреевский скит, где заявляет, что правительство требует восстановления о. Иеронима. По свидетельству о. Антония (Булатовича), Щербина угрожал русским афонским монахам: "Мы вас предадим на растерзание грекам"91.

23 января Щербина присутствует на очередном соборе братии Свято-Пантелеимонова монастыря. Согласно имяславским свидетельствам, на этом соборе игумен монастыря архимандрит Мисаил (который во время имяславских споров несколько раз менял позицию и то занимал сторону имяславцев, то переходил на сторону их противников) подписал составленное братией "Исповедание Имени Божия" и уничтожил "Акт о недостопоклоняемости имени "Иисус"" от 20 августа 1912 года. Как пишут имяславцы, "этот день монастырь праздновал, как Святую Пасху. Братия приветствовала друг друга возгласами: "Христос воскресе!" Целовались друг с другом. Плакали от радости. Весь день не прекращался торжественный колокольный звон <...> Этот день справедливо был назван "торжеством Православия""92. Однако, по словам архимандрита Мисаила, "когда одна сторона торжествовала, другая, побежденная, вздыхала и проливала горькие слезы"93. Как повествует архимандрит Мисаил в своем докладе об "афонской смуте", на этом соборе всем заправлял монах Ири-ней (Цуриков), который якобы угрожал игумену: "Иди скорее, подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобою заговорим". Архимандрит Мисаил не упоминает о том, что он подписал имяслав-ское исповедание, и во всем винит монаха Иринея: "Какое он имел право созывать собор для уничтожения монастырского порядка? И какое он имел право вынуждать под угрозами бунта в братстве - читать новое исповедание 23 января, и кто и когда же поручил ему назначать соборных старцев? И на каком основании под его управлением в храме после бунта пели пасхальную службу?"94

В начале февраля иеросхимонах Антоний (Булатович) покинул Афон и отправился в Россию с надеждой на объективное расследование афонских событий Святейшим Синодом. Игумен Иероним и его сторонники, узнав о намерении Булатовича ехать в Россию, старались воспрепятствовать его выезду с Афона с той же энергией, с какой ранее требовали его высылки. В Одессе, на подворье Афонского Пантелеимонова монастыря, Булатовича подвергли унизительному обыску: "искали каких-то процентных бумаг и капиталов, но ничего, конечно, не нашли"95. По воспоминаниям (не во всем достоверным) тогдашнего настоятеля подворья иеромонаха Питирима (впоследствии катакомбного епископа Петра), Булатович был на подворье заперт в комнате, из которой, однако, сбежал на вокзал и сел на поезд, идущий в Санкт-Петербург. В Жлобине Булатович пересел на другой поезд и уехал в Москву для встречи с Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, поддерживавшей имяславцев96. Из Москвы он направился в Петербург. В Синоде Булатовича не приняли; напротив, к нему явился благочинный монастырей и потребовал немедленно покинуть столицу. Началась газетная травля Булатовича, не прекратившаяся до самой его смерти97. На Афон ему никогда более не суждено было вернуться.

После отъезда Булатовича с Афона лидерство в стане имяславцев фактически переходит к монаху Иринею (Цурикову). Будучи певчим Пантелеимонова монастыря, именно он в начале января 1913 года возглавил оппозицию монахов против игумена монастыря архимандрита Мисаила, а с 23 января по 6 июля 1913 года фактически руководил действиями имяславцев Пантелеимонова монастыря98. Основное ядро имяславской партии, состоявшее примерно из двадцати иноков (которых игумен Мисаил называл "революционным комитетом"), сплотилось вокруг Иринея". С апреля 1913 года к ним примкнул бывший синодальный миссионер игумен Арсений, по прибытии на Афон ставший на сторону имяславцев 100.

"Блокада" имяславцев

Весной 1913 года имяславцы имели полный количественный перевес над своими противниками в трех русских обителях на Афоне - Свято-Пантелеимоновом монастыре, Андреевском скиту и Фиваидском скиту101. Тем не менее в течение всей первой половины 1913 года афонские имяславцы находились под тройным обстрелом - со стороны российской церковной власти в лице Святейшего Синода, российского государства в лице его дипломатических представителей и греческой церковной власти в лице Афонского кинота102 и Константинопольского Патриарха.

С самого начала конфликта в Андреевском скиту афонский кинот стал на сторону игумена Иеронима. Уже на заседании кинота 18 января 1913 года говорилось о "ересиархе иеромонахе Антонии", принудившем отцов скита к принятию "нового догмата о Божестве Иисуса" (формулировка, свидетельствующая о том, что члены кинота ничего не знали о содержании "ереси" Антония Булатовича) 103. На заседании 19 января было зачитано письмо игумена Иеронима, просившего отложить поставление нового настоятеля архимандрита Давида до получения ответа от российского консула в Салониках Беляева; кинот постановляет "никоим образом не признавать избрание и поставление настоятелем еретика"104. Обсуждение продолжается на заседаниях 21, 23, 25, 28 и 29 января, на которых члены кинота узнают подробности о "бунте" в Андреевском скиту (описывается, как о ιερομόναχος Αντώνιος φωνάζω ν ουρά105 захватил власть и изгнал игумена Иеронима) и безоговорочно осуждают "новоявленное учение об имени второго лица Святой Троицы, противное догматическому учению нашей Восточной Православной Церкви" Ш6. Детали этого учения членам кинота по-прежнему неизвестны (отцы кинота, по-видимому, думают, что речь идет о какой-то христологической ереси), однако они знают о его осуждении Патриархом Иоакимом III и "всечестным архиепископом Волынским господином Антонием" в 10-м номере журнала "Русский инок"107. 29 января кинот отлучает от церковного общения "иеромонаха Антония и архимандрита Давида, как зловерных (ως κακοδόξους), а вместе с ними и всех единомышленников их"108.

Российская церковная власть безоговорочно поддерживает противников имяславия. В Святейшем Синоде растет обеспокоенность ситуацией, складывающейся в русских обителях Афона. В январе 1913 года в борьбу против имяславия включается еще один влиятельный иерарх, член Синода и Государственного Совета епископ Никон (Рождественский) 109. Он направляет на Афон послание, в котором призывает святогорцев отказаться от чтения книги "На горах Кавказа", "послужившей причиной разномыслия в великом деле иноческом".

Разве не довольно святоотеческих творений о молитве? - пишет архиепископ. - <...> Почти две тысячи лет существует вера православная, и дело спасения душ обходилось без этой книги: ужели грешно отложить ее в сторону, не читать ее, хотя бы ради послушания Высшей Власти Церковной <...> Не смиреннее ли, не благоразумнее ли вовсе не читать этой книги? <...> Увы! Сего смиренного мудрования не вижу в тех, кто дерзает защищать книгу, даже Архиепископа называть еретиком110

Епископ Никон предупреждает русских афонитов, что, если они не подчинятся решению Константинопольского Патриарха и Синода, "то греки отнимут у русских и монастыри, обвинив их в ереси". В заключение своего послания епископ указывает на то, что обе стороны "внесли уже много страстного в свою полемику: одни, как слышно, дерзали попирать ногами записочки с святейшим именем Господа Иисуса Христа, другие называли еретиком даже Архиепископа. И те и другие подлежат строгой епитимий: споры произошли лишь от разного понимания выражений в книге схимонаха Илариона, а это еще не ересь"111.

Послание епископа Никона носило примирительный характер: епископ не усматривал ереси в книге "На горах Кавказа" и предлагал признать спор об имяславии недоразумением, причиной которого стало "разное понимание" учения о. Илариона имяславцами и их противниками. Однако афонские имяславцы смотрели на дело по-иному. В своем ответе епископу Никону они указали на то, что книга "На горах Кавказа" отнюдь не являлась причиной спора; главная причина - в статьях инока Хрисанфа и архиепископа Антония (Храповицкого):

Стараниями имяборцев, среди русского общества, интересующегося нашими событиями, распространилось убеждение, будто все беды на Афоне происходят из-за книги о. Илариона, которую мы превознесли превыше всех святоотеческих писаний и пользуемся ею, забыв Св. Отцев, как бы неким вторым откровением. На это мы ответим следующее: действительно, книга о. Илариона получила распространение на св. Горе особенно потому, что о. Иларион - сам бывший святогорец, весьма многим лично известный <...> Здесь читали сию книгу с интересом, и долго никто не находил в ней ничего противоречащего святоотеческому учению. Как вдруг несколько видных афонцев восстали против нее и решили добиться ее уничтожения <...> Первой ядоносной стрелой, которой рассчитывали сии афонцы поразить книгу о. Илариона, была статья инока Хрисанфа <...> Приведенные в крайнее недоумение рецензией, святогорцы немедленно взялись за чтение святоотеческих творений и писаний современных богословов <...> и, с Божией помощью, убедились, что и св. Отцы и современные великие сосуды благодати Божией единогласно свидетельствуют ту истину о Имени Божием, которую в наши дни вслед за ними повторил о. Иларион. Вот истина о книге о. Илариона. Она свою важную роль уже сыграла: ей, волей Божией, суждено было обнаружить пред всем светом не замеченную доселе богословами догматическую истину о том, что Имя Божие есть Бог. Она уже выполнила эту задачу и теперь заняла скромное место в тех обителях, где ее еще, по приказанию власть имущих, не сожгли <...> И думается нам: если бы книгу о. Илариона совершенно уничтожить, то все же почтенная память о ней надолго останется в истории Церкви, так как она, так сказать, вызвала к жизни вопрос об Имени Божием, который теперь не может быть совершенно изглажен из памяти людей посредством приказов и циркуляров <...>112

Итак, причиной бури, по мнению афонцев, была не книга о. Илариона, а рецензия на нее инока Хрисанфа и напечатанные в "Русском иноке" статьи архиепископа Антония, в которых проводится мысль о том, что имя Божие не есть Бог. В своем письме епископу Никону афонцы жалуются на информационную блокаду, которой окружен в России вопрос о почитании имени Божия: газеты и журналы печатают только статьи противников имяславия и отказываются публиковать материалы в его защиту. Письмо афонцев содержит слова, смысл которых станет понятен лишь десятилетия спустя после происшедшей на Афоне трагедии:

<...> Военная история много представляет примеров, когда в ночной темноте защитники своей родины вместо неприятеля, по роковой ошибке, вернее, из-за плохой разведки, расстреливали друг друга, пока утренняя заря не обнаруживала страшной катастрофы. То же самое ныне происходит и у нас: Св. Синод осуждает на изгнание и попускает совершиться полному произволу над лицами, для которых единственная цель в жизни - сохранить Православную веру в неприкосновенной чистоте апостольского и святоотеческого учения <...> в жертву сему они приносят свою жизнь, знания, средства, все, что имеют. Даст Бог, пройдет ночь пристрастного недоумения, воссияет солнце Божественной Истины, и все поймут, что не в том направлении посылались убийственные стрелы, где находился истинный противник Православной Церкви, и что православные расстреливали своих собственных по Бозе ревностных чад <...>113

Архиепископ Антоний (Храповицкий) продолжает активно бороться против имяславия. Он посылает на Афон письма, в которых называет имяславцев "озорниками"114 и выражает скорбь по поводу усиления "ереси, точнее шайки сумасшедших, предводимых честолюбивым гусаром" 115. Архиепископ Антоний высказывает мнение о необходимости "привести три роты солдат и заковать нахалов" 116, а "Булатовичей всех прогонять и лишать монашества" "7. Тогда же идея "вывоза бунтовщиков" с Афона озвучивается газетой "Колокол": 10 февраля безымянный "Афонец" призывает послать на Афон "архиерея и чиновника синодского для расследования, убеждения и примирения", а уже 17 февраля сообщает о скором прибытии на Афон канонерки "с особым уполномоченным для усмирения и вывоза с Афона русских бунтовщиков"118.

Российская государственная власть также активно противодействует имяславцам. В феврале по приказу консула Щербины началась блокада имяславцев Андреевского скита, продолжавшаяся в течение пяти месяцев: им перестали доставлять почту, продовольствие, денежные переводы. Изгнанный из Андреевского скита игумен Иероним поселился в Карее и "озаботился прежде всего о том, чтобы обширная корреспонденция скита не перешла в руки мятежников, насильственно завладевших властью, и просил Высшее русское правительство приостановить доставку на Афон в Свято-Андреевский скит писем, пакетов и посылок всякого рода, временно"119.

Церковная власть в Константинополе продолжает следить за развитием "ереси". 15 февраля новоизбранный Константинопольский Патриарх Герман V, преемник скончавшегося 13 ноября 1912 года Иоакима III, направляет на Афон грамоту следующего содержания:

Считая иеромонаха Антония Булатовича и архимандрита Давида виновниками произведенного беззаконного восстания, в захвате скита и вообще происходящего в Святой Горе <...> столкновения и смущения между русскими монахами, - определяем, согласно решению синодальному: как только получите наше патриаршее послание, известите от имени Церкви вышеуказанных лиц, чтобы немедленно явились в Царствующий град и дали ответ священному синоду за распространяемое ими учение о имени "Иисус", послужившее поводом к этим печальным событиям, иначе Церковью будут приняты строжайшие против них меры 120.

В марте на Афон по поручению российского посла в Константинополе Μ. Η. Гирса прибыл действительный статский советник П. Б. Мансуров, которому предстояло выяснить возможность установления над русскими монастырями на Афоне управления из России. 7 марта Мансуров посетил Андреевский скит, где его как "царского посланника" встретили колокольным звоном. Мансуров старался соблюдать нейтралитет и не выказывал особых симпатий ни имяславцам, ни их противникам. Братия монастыря жаловалась на блокаду; Мансуров пообещал походатайствовать перед послом о смягчении режима121. Впоследствии Мансуров вспоминал о своем посещении Андреевского скита:

К моему приезду на Афон противники Антония (Булатовича) были уже изгнаны из скита, причем поломано было порядочно ребер (впрочем, последнее обстоятельство случается на Афоне нередко и на это там много внимания не обращают). Скит встретил меня в большом возбуждении, готовились вступить со мною в богословский диспут; но я отказался, указав им, что я не богослов. Я говорил андреевским монахам, что они должны подчиниться решению церковной власти о них, должны восстановить повиновение Константинопольского Патриарха; так как последний вызывает их на суд из-за изгнания игумена и за другие провинности, то вызываемые Патриархом должны явиться к нему на суд. Монахи обещали это исполнить и позже исполнили 122.

Вернувшись в Россию в начале апреля, Мансуров дал подробный отчет о своей поездке на Афон министру иностранных дел С. Д. Сазонову и обер-прокурору Синода В. К. Саблеру123. "Религиозное движение ко времени моего прибытия на Афон достигло высшей точки возбуждения. Люди ходили как бы в тумане, ведя беспрерывные споры об имени Божием. Насколько мне удалось выяснить, хотя иеросхимонаха Антония Булатовича и называют главарем движения, но инициатива возбуждения вопроса исходила не от него, а от более простых старцев", - говорил, в частности, Мансуров. По его мнению, "принятие каких-либо репрессивных мер в отношении русских монахов на Афоне было бы далеко не безопасно", поскольку "религиозное движение по вопросу об имени Божием связано с воззрениями Иоанна Кронштадтского" 124. Мансуров также отметил, что "рознь между монахами наблюдается не только в Андреевском скиту, но и во всех русских монастырях на Святой Горе". По словам статского советника, резкие выступления архиепископа Антония (Храповицкого) против сторонников нового учения лишь усилили их позиции125.

Отчет Мансурова на имя министра иностранных дел Сазонова был представлен последним на "высочайшее благовоззрение". Государь Император Николай Александрович, просмотрев отчет, подчеркнул в нем следующую фразу: "Государственная власть, которая неосторожно задела бы эти два дорогие для народа имени, вступила бы на очень опасный путь" (имелись в виду имена Святой Горы Афон, где происходила смута, и о. Иоанна Кронштадтского). Об этой "высочайшей отметке" Сазонов 12 апреля 1913 года сообщил обер-прокурору Саблеру126. По неизвестным причинам, отношение министра было зарегистрировано в канцелярии обер-прокурора лишь почти год спустя, 10 февраля 1914 года. 18 февраля Саблер приобщил отношение министра к делу, так и не доведя "высочайшую отметку" до сведения Синода127.

В марте, апреле и мае 1913 года продолжаются интенсивные сношения между Санкт-Петербургом и Константинополем по вопросу о новой "ереси". 11 марта в Синоде обсуждается вопрос об изыскании мер против иеросхимонаха Антония (Булатовича); митрополиту Киевскому Владимиру поручено написать послание Патриарху Герману. Синод решил также обратиться в Министерство иностранных дел с требованием выселить Булатовича из Санкт-Петербурга128. Однако 20 марта с Булатовичем встречается В. К. Саблер, который просит его остаться в Петербурге до разрешения ситуации. В связи с этим визитом Синод просит епископа Никона (Рождественского) ускорить подготовку отзыва на книгу "На горах Кавказа"129.

30-м марта 1913 года датируется "Отзыв Халкинской богословской школы об учении имябожников", написанный по поручению Патриарха Германа V (как мы помним, впервые Халкинская школа рассматривала имяславское учение в августе 1912 года при Патриархе Иоакиме Ш). Отзыв представляет собой отписку: совет греческих богословов, предпринявший исследование имяславского вопроса по поручению Константинопольского Патриарха и российского Синода, признается в том, что не имел времени прочитать ни "некую книгу иеромонаха (sic!) Илариона, озаглавленную "На горах Кавказа"", ни "Апологию" о. Антония (Булатовича), однако "думает <...> что понял ее дух, основываясь <...> на иных, предложенных на рассмотрение Священному Синоду и присланных ему русских и греческих рукописях и печатных изданиях". Что это за "иные" рукописи и издания, халкинские богословы не уточняют: по-видимому, речь идет о статьях архиепископа Антония (Храповицкого) в "Русском иноке". По поводу учения имяславцев греческие богословы выносят следующий вердикт: "Мнение, что они 130 суть энергии Бога, есть новоявленное и суесловное, а их 131 довод, что всякое слово Бога, как энергия Его, не только дает жизнь и дух, само жизнь, само оно Бог, - этот довод, применяемый широко, ведет к заключениям <...> которые, вопреки всем их отрицаниям, пахнут пантеизмом" 132.

5 апреля Патриарх Герман V посылает на Афон грамоту, в которой называет имяславие "новоявленным и неосновательным учением", составляющим "хульное злословие и ересь" и ведущим к пантеизму 133. В тот же день в Константинополе происходит суд над прибывшим туда архимандритом Давидом (Мухрановым). Об этом суде мы имеем два свидетельства, противоречащих одно другому. По словам настоятеля Андреевского скита архимандрита Иеронима, на суде о. Давид "отказался от своих мнений, возлагая всю вину в смуте на Булатовича, и объяснил, что он верует так же, как учит св. Православная Церковь, причем дал подписку, что он признает законным игуменом архимандрита Иеронима и отказывается от игуменства, и даже не дерзнет вступить ногой в игуменские покои"134. По свидетельству иеросхимонаха Антония (Булатовича), "от архимандрита Давида не потребовали ни покаяния, ни отречения от его "ереси", но свободно отпустили его обратно на Святую Гору под условием лишь отказа от игуменства в Андреевском скиту, чего добивалось наше посольство"135.

Как бы там ни было, архимандрит Давид 16 апреля вернулся на Афон. О его последующих действиях, а также о действиях синодального миссионера игумена Арсения мы имеем сведения из показаний иеродиакона Андреевского скита Никодима, одного из противников имяславия:

<...> По приезде из Константинополя от Патриарха, о. Давид в гостиной столовой говорил в присутствии игумена Арсения и братии, что он был у Святейшего Патриарха и лично удостоверился, что Патриарх настоящий еретик. "Когда я пришел к нему, - говорил о. Давид, - то Патриарх сидя меня благословил, причем в рукаве рясы его была маленькая собачонка", которая как будто бы и послужила для о. Давида причиной в признании Святейшего Патриарха еретиком. Затем стал говорить: "Что нам теперь смотреть на Святейший Синод, когда члены его архиепископы Никон и Антоний первые еретики, и они достойны анафемы". Тогда игумен Арсений встал и обратился к братии со словами: "Согласны вы предать их анафеме?" Все закричали: "Согласны". Арсений начал называть всех тех, коих они выразили желание проклясть. "Архиепископу Антонию - анафема". Вся братия повторила 3 раза "Анафема". "Игумену Мисаилу с сообщниками - анафема". Вся братия опять повторила 3 раза "Анафема". Игумену Иерониму с сообщниками - анафема". Братия опять 3 раза прокричала: "Анафема". "Игумену Максиму 136 со всею братией - анафема". Паки кричали 3 раза все: "Анафема". После этого о. Давид, указывая пальцем вниз, сказал: "И трижды прокляты"137.

1 мая 1913 года138 в Свято-Пантелеимоновом монастыре состоялся очередной имяславский собор под руководством монаха Иринея. Сведения об этом соборе содержатся в докладе игумена монастыря архимандрита Мисаила афонскому киноту:

<...> Монах-бунтовщик Ириней 1-го мая сего года самовольно, без разрешения и без благословения отца игумена созвал сборище послушников, рясофорных и мантейных монахов, иеродиаконов и иеромонахов в храм, и там читал вслух всех какое-то новое "исповедание веры", к коему сам подписался и принуждал всех подписываться, как тех, кои в храме бывших, так и тех, кои вне храма находились, ходя по келлиям, отбирая подписку к названному вероисповеданию своему, причем угрожал, как он, так и сообщники его подписавшиеся, - если кто не подпишется, того они считают еретиками, коих всех таковых не подписавшихся выгонять из монастыря без всякого пощадения, как еретиков, кто бы то ни был и сколько бы их ни оказалось - безразлично. Для таковой беззаконной записи бунтовщиком-монахом Иринеем были поставлены четыре стола в храме, на коих были всякие материалы для записи имен "новых исповедников" и тут же находилось св. Евангелие и Честный Крест, к коим сначала прикладывались клятвенно, и затем 3 мая в Покровском соборе Пантелеимонова монастыря состоялось собрание иноков с участием представителей афонского кинота, которые зачитали грамоту Константинопольского Патриарха, осуждавшую имяславцев. Братии было предложено подписаться под грамотой. Однако против этого выступил монах Ириней (Цуриков), убедивший монахов не подписываться 140.

4 мая состоялось еще одно собрание братии, опять же, с участием представителей кинота. Вновь читалась патриаршая грамота. Однако, когда чтец дошел до упоминания о том, что имяславие было осуждено богословами в Халки, монах Ириней прервал чтеца словами: "Слышите, братия! В Халке, что такое Халка, мы не знаем; покажите из святых Отцов, а Халки мы не признаем"141. По окончании чтения имяславцы иеродиакон Игнатий и иеромонах Варахия стали убеждали монахов не признавать грамоту Патриарха. Поднялся шум. Гостивший в то время в монастыре преподаватель Московской духовной академии иеромонах Пантелеймон (Успенский) попросил слова и начал доказывать, что существо Божие нужно отличать от имени Божия и что имя Божие не может быть названо Богом. Выступление иеромонаха Пантелеймона вызвало еще большее возмущение142.

7 мая 1913 года настоятель Свято-Андреевского скита на Афоне архимандрит Иероним направляет на имя обер-прокурора Синода В. К. Саблера прошение, в котором жалуется на действия имяславцев, упоминая об особой роли бывшего синодального миссионера архимандрита Арсения, по приезде на Афон ставшего на сторону имяславцев143. По рассказу Иеронима, архимандрит Арсений называл противников имяславия еретиками, масонами, богохульниками и богоотступниками, с которыми нельзя вместе ни молиться, ни вкушать пищу144. 28-30 апреля 22 противника имяславия были по указанию архимандрита Арсения изгнаны из Андреевского скита145.

15 мая имяславцы Пантелеимонова монастыря во главе с монахом Иринеем (Цуриковым) ездили в скит Новая Фиваида, где сместили игумена скита иеромонаха Серафима и назначили на его место своего единомышленника иеромонаха Флавия. В тот же день они посетили скит Крумица146.

Столкновения между имяславцами и их противниками продолжались в течение всей второй половины мая и первой половины июня. Одно из таких столкновений описано игуменом Пантелеимонова монастыря архимандритом Мисаилом:

<...> 3 июня пришел в Руссик к схимонаху Силуану монах Вениамин пустынник, который все время боролся против иларионова заблуждения. К ним подошел <...> монах Иоанн и стал наносить им оскорбления. Когда же они отправились в каливу к схимонаху Фило-фею, за ними последовал и монах Иоанн, но не допущенный в кел-лию, стал грозить: "Все равно наших рук не избежите; мы всех убьем!", и завязал веревкой порту, так что им пришлось сорвать дверь с крючков и выйти из каливы, около которой монах Иоанн поджидал их с палкой в руках. К нему в это время присоединился монах Леонтий, и уже вдвоем стали преследовать схимонаха Силуана и монаха Вениамина, которым с большим трудом удалось скрыться в лес, и тем только избежать неминуемой смерти; причем злодеи-монахи стали их разыскивать, и сломали порту у каливы схимонаха Феофилакта, думая, что их жертвы там заперлись147.

В этом рассказе наше внимание привлекает упоминание о схимонахе Силуане, жившем в Старом Руссике. Вполне вероятно, что речь идет о преподобном Силуане Афонском (1866-1938). Если это так, тогда есть все основания утверждать, что преподобный Силуан не принадлежал к числу сторонников имяславия. Впрочем, в тексте нет и никаких указаний на то, чтобы он был противником этого движения. Как свидетельствует биограф преподобного Силуана архимандрит Софроний, старец Силуан, в течение всего периода имяславских споров находившийся на Афоне, в самих спорах не участвовал:

Нося в сердце своем сладчайшее Имя Христа постоянно, так как молитва Иисусова никогда не прекращала в нем своего действия, он, однако, удалялся от всякого спора о природе этого Имени. Он знал, что через молитву Иисусову приходит в сердце благодать Святого Духа, что призывание Божественного Имени Иисуса освящает всего человека, попаляя в нем страсти, но от догматической интерпретации переживаемого им опыта он уклонялся, боясь "ошибиться в мысленном рассуждении". Таких ошибок было сделано не мало и той и другой стороной, прежде чем было найдено правильное догматическое понимание148.

О том, что имел в виду архимандрит Софроний, говоря о "правильном догматическом понимании" вопроса об имени Божием, мы скажем в Главе XII. Сейчас отметим лишь, что позиция, занятая преподобным Силуаном, была отнюдь не единична. Многие иноки - как на Афоне, так и в России - предпочитали вообще не вмешиваться в спор вокруг имени Божия.

Попытаемся ответить на вопрос: чем, помимо причин богословского и дисциплинарного характера, объясняется однозначно негативная позиция, занятая Константинопольским Патриархом и афонским кинотом по отношению к имяславцам? Что касается позиции кинота, то в ее формировании далеко не последнюю роль играла многолетняя антипатия греков к русским и вообще к славянам, существовавшая на Афоне при турках 149 и заметно усилившаяся после перехода Афона под власть Греции. В то время русские на Афоне по численности значительно превосходили греков 150. Между тем, по уставу Святой Горы, в киноте они имели лишь одного антипросопа (представителя), тогда как греческие монастыри представляли 17 антипросопов151. Греки были заинтересованы в уменьшении влияния русских, тем более, что Россия участвовала в решении дальнейшей политической судьбы Афона. Враждебное отношение греков к русским стало особенно явным после того, как Россия предложила проект, по которому Афон должен был стать независимой монашеской республикой под общим протекторатом государств, в которых большинство населения принадлежит к Православной Церкви. Греческие монахи Афона развернули ожесточенную агитацию против этого проекта: 11 февраля 1913 года они заявили от имени 17 греческих монастырей, что предложенная реформа противна канонам и афонскому уставу 152. Понятно, что в такой обстановке нанести удар по русскому монашеству, скомпрометировать русских иноков, объявив их еретиками, и выслать их с Афона было грекам чрезвычайно выгодно153.

Не удивительно и то, что в этом желании афонских греков поддерживал Константинопольский Патриарх, со времени падения Константинополя в середине XV века считавшийся греческим "этнархом", т. е. блюстителем интересов греческой нации154. Одной из постоянных забот Константинополя было ослабление русского влияния на Балканах и, в частности, на Афоне. Тот факт, что количество насельников Свято-Пантелеимонова монастыря и русских скитов на Афоне превышало количество греческих монахов во всех остальных афонских монастырях вместе взятых155, не мог оставить константинопольских греков вполне равнодушными. Разгром имяславцев был хорошим поводом значительно сократить число русских монахов на Афоне, причем сделать это руками самих же русских.

Необходимо в заключение настоящей главы указать на роль российского посольства в Константинополе, оказавшего прямое влияние на формирование позиции Константинопольского Патриарха в отношении имяславцев. "Афонская трагедия в значительной части есть "трагедия" нашего константинопольского посольства", - писала газета "Русское слово" в феврале 1914 года. В газете цитировались слова Булатовича: "Нас можно было судить за ересь, заточить по суду, анафематствовать; словом, наложить церковные наказания. Но того, что делало с нами посольство, делать было нельзя. Разве мы - неприятели, воюющие с Россией?"156 О роли посольства в афонских событиях на Поместном Соборе 1917-1918 годов свидетельствовал участник тех событий П. Б. Мансуров:

Наше константинопольское посольство всегда очень вовлекалось в церковные дела, считая себя представителем и церковных интересов России, тем более, что тогда наш Синод сносился с Православными Церквами через Министерство иностранных дел. Бывший во время афонской смуты в Константинополе наш посол Μ. Η. Гире привык вести церковные дела, но не интересовался их специально церковной сутью157. Он и к афонской смуте отнесся, как к нарушению порядка и подрыву престижа русской власти и русских привилегий на Афоне. Принципиальным руководством в отношении к афонским спорам служил для него взгляд архиепископа Харьковского Антония <...> пользующегося в Константинополе авторитетом. Посол потребовал от Константинопольского Патриарха скорейшего прекращения афонского "бунта невежественных монахов". Патриарх Герман, который сам в этот вопрос не вникал и основывался на взглядах архиепископа Антония, принялся торопить Халкинскую школу, чтобы она поскорее дала свое заключение об афонской смуте. Посылая меня на Афон, посол указывал мне, что надо действовать решительно, и доставил в [мое] распоряжение свой военный стационер. И все посольство наше в Константинополе было настроено подобным образом158.

Приведенный рассказ, на наш взгляд, является весьма убедительным доказательством того факта, что в своей политике по отношению к имяславцам Константинопольский Патриарх был не свободен. Цепочка, как видим, выстраивается следующим образом: архиепископ Антоний (Храповицкий) влияет на посла М. Н. Гирса, тот оказывает давление на 11атриарха, а Патриарх, в свою очередь, торопит Халкинскую школу. При тгом у всех есть своя заинтересованность в скорейшем прекращении "афонской смуты": сам архиепископ Антоний видит в имяславии хлыстовское сумасбродство, посол Гире считает, что афонские волнения наносят ущерб российским интересам, Константинопольский Патриарх надеется, разгромив имяславцев, уменьшить влияние русских на Афоне.

Члены российского Синода в начале 1913 года, по-видимому, не со-п (авали, что, оказывая давление на Константинопольского Патриарха, они, что называется, рубят сук, на котором сами сидят. Константинополь же, напротив, воспользовался ситуацией с максимальной для се-"я выгодой. Русские синодалы оценили хитроумие Константинополя лишь с большим опозданием: когда 11 декабря 1913 года Патриарх Герман V сообщил Синоду Российской Церкви свое решение о недопущении на Афон даже тех русских иноков, которые принесут раскаяние в "ереси имябожия" ("так как не невероятно, чтобы эти лица, даже и проявив раскаяние, причинили беспокойство и доставили соблазн, опять являясь на Святую Гору"159), Синод счел, что это решение "ставит под вопpoc искренность и внутреннюю убедительность и чистоту намерений и планов фанариотов" 160. Удивительно, что столь дальновидные церковные политики, как архиепископ Антоний (Храповицкий), будущий глава карловацкого раскола, и архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский), будущий Патриарх Московский и всея Руси, заседавшие тогда в Синоде, не только не усомнились в "искренности" и "чистоте намерений" Константинополя годом ранее, когда катастрофу еще можно было предотвратить, но и сами способствовали претворению этих намерений в жизнь.

Приведенные в настоящей главе рассказы о поведении афонских имяславцев в первой половине 1913 году свидетельствуют явно не в их пользу. Имяславцы вели себя вызывающе, прибегали к угрозам, оскорблениям, рукоприкладству. В монахах, долгие годы посвятивших молитве и аскетическим подвигам, внезапно проснулся мужицкий дух161, и они пустили в ход не только словесные аргументы, но и кулаки. Все это не могло не вызвать ответной реакции.

В течение всей весны 1913 года кольцо блокады вокруг афонских имяславцев постепенно сжимается. К маю они оказываются в полной изоляции; их не поддерживают ни церковные, ни светские власти. Зловещее слово "ересь" все чаще произносится в связи с имяславием как на Афоне, так и в России. Греки, заинтересованные в уменьшении русского влияния на Афоне, делают все, чтобы раздуть скандал и довести дело до изгнания имяславцев как еретиков со Святой Горы. Российские церковные власти тоже постепенно склоняются к силовому сценарию. Впрочем, в России плохо представляют себе масштабы проблемы: многим кажется, что речь идет всего лишь о кучке бунтарей, о "шайке сумасшедших", которых следует выдворить за пределы Святой Горы, чтобы там вновь воцарился мир.

 

Еп. Иларион (Алфеев). СВЯЩЕННАЯ ТАЙНА ЦЕРКВИ. Введение в историю и проблематику имяславских споров. Т 1. с.342-404.

СОДЕРЖАНИЕ
ВПЕРЕД
http://www.hesychasm.ru/index.htm
 



Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru